Да. Нет. Не знаю - Татьяна Булатова Страница 21

– А ужин?

– Ужин подождет, – успокаивал Георгия Константиновича Коротич и шел в прихожую, где наготове, с пальто в руках, стояла Глаша, жалея «мальчика», потому что и не «пальто вовсе, а срам один», – выговаривала она хозяину, дипломатично намекая, что так наша «избалованная в его сторону и смотреть не станет».

– Станет, – улыбался Одобеску, зарывшись в Глашины раскинутые по подушке волосы. – На все время нужно.

– Не знаю, – осмеливалась усомниться женщина в правоте хозяйских слов и целовала Георгия Константиновича в плечо.

В канун Нового года Аурика взбрыкнула по-настоящему, поставив отцу условие: или я, или он.

– Конечно, ты, – поторопился успокоить ее старший Одобеску, ломая голову над тем, как сохранить отношения с дочерью и одновременно не отступить от намеченной стратегии.

– Тогда скажи, что я заболела, и отмени встречу.

– Ты заставляешь меня лгать?! – картинно мрачнел Георгий Константинович и грустно смотрел в глаза дочери.

– А ты меня не заставляешь лгать?! – возмутилась Прекрасная Золотинка и набрала в грудь побольше воздуха, чтобы наконец-то проорать отцу все, что она думает по этому поводу.

– Хорошо, – неожиданно для Аурики сдался Одобеску, но, вспомнив, что «хитрость города берет», схватился рукой за сердце и направился к себе в спальню. – Хорошо. Как скажешь, – донеслось до взбешенной Золотинки, и ее гнев испарился сам собой, оставив вместо себя ощущение какой-то недосказанности. Аурика Одобеску жаждала генерального сражения, а в ответ получила – полную и безоговорочную капитуляцию. Это настораживало.

– Папа, – крикнула вслед отцу девушка и бросилась за ним.

Георгий Константинович прибавил шагу и захлопнул перед носом дочери дверь: Аурика только и услышала, как щелкнул замок.

– Оставь меня, – томно отозвался барон Одобеску из-за двери и, торжествующе улыбаясь, трагично произнес: – Я буду думать, как выйти из этого неудобного положения. Из этого вопиющего пердимонокля.

– Из чего? – напряглась девушка, услышав неизвестное слово.

– Пустое, – артистично проронил под дверью Георгий Константинович и специально шумно вздохнул, таким образом пытаясь остановить рвущийся изнутри смех. Чем сильнее он вживался в образ обиженного дочерью отца, тем веселее ему становилось.

– Папа, – засуетилась Золотинка, по наивности вступившая в развязанную бароном игру. – Тебе что? Плохо?

– Да, – произнес Одобеску, но дверь не открыл, опасаясь провала. – Мне очень плохо. И у меня болит сердце. А еще больше болит душа. И пусть Глаша нальет мне капли Зеленина, хотя до этого я ни разу не слышал, чтобы это снадобье помогло человеку сохранить свою честь незапятнанной.

– Папа, – напугалась Аурика. – Ну, хочешь, я сама принесу тебе капли?

– Нет, – Георгий Константинович намеренно оставался неприступным.

– Ну почему?

– Потому что… (Одобеску перевел дыхание.) Потому что ты поставила под удар мою честь, Золотинка! Я не знаю, как отменить приглашение! Но! Но, если моя девочка на этом настаивает, я сделаю так, как она хочет.

После этих пафосных слов в душе Прекрасной Золотинки снова зашевелилось сомнение: уж очень нетрадиционно вел себя отец, обычно уступавший только в том случае, когда удавалось убедить его в нецелесообразности того или иного шага. А сейчас все его жесты и слова отдавали какой-то театральностью, и, к тому же, он прятался у себя в спальне, как лис в норе, вместо того чтобы, как обычно, взять ее, Золотинку, за руку, усадить рядом и поговорить спокойно.

– Папа! – задергала дверную ручку Аурика и для пущей убедительности даже пнула дверь ногой: – Открой мне.

– Зачем? – Георгий Константинович, услышав непривычную для себя интонацию, насторожился.

– Открой! – снова потребовала дочь, навалившись плечом на дверь.

– Нет, – в очередной раз дал отпор барон, не переставая ломать голову над тем, как действительно выкарабкиваться из этого «пердимонокля». Игра, похоже, затянулась и могла закончиться для него полным поражением.

Тогда Георгий Константинович решил сменить тактику и неожиданно открыл дверь.

– Где мои капли? – зычно прокричал он в коридор, намеренно не замечая дочь.

– Капли? – Аурика была девушка неглупая и быстро сообразила, что к чему.

– Да, капли, – высокомерно посмотрел на нее отец и попытался выйти из комнаты.

– Ах, капли, – протянула дочь и, глядя отцу в глаза, ехидно уточнила: – Зеленина?

– Зеленина, – дрогнул Одобеску и сделал шаг назад.

– Ты что? Нарочно все это придумал?! – зашипела разгадавшая отцовский ход Золотинка. – Чтобы я испугалась? Да?!

– Да! – впервые за много лет вышел из себя Георгий Константинович и чуть не «выпрыгнул» из своего «домашнего пальто», в карманах которого он держал руки, чтобы ненароком не залепить своей дочери затрещину. – Да! Потому что ты эгоистка! Черствая! Холодная! Не способная принимать человека таким, какой он есть! Придумала себе черт-те что! Принцы! Гамлеты!

– Принцы?! – ехидно и спокойно переспросила Аурика. – Гамлеты? Кому нужны твои Гамлеты, безнадежный романтик? Это Коротич-то у тебя Гамлет? Да он без логического обоснования, выраженного в логарифмах, стакана воды не выпьет, потому что это, видите ли (она очень точно передразнила своего ухажера), «нецелесообразно». И кто дал тебе право распоряжаться моей жизнью? Диктовать мне, с кем общаться? С кем не общаться? (Девушка прекрасно знала, что в ее словах не так уж много правды, но сдаваться не собиралась принципиально). И почему ты навязываешь мне своего Коротича, игнорируя все, что не входит в твои планы? Мы что? Плохо без него жили? Ты же обходился без него как-то двадцать один год? А теперь – планы?! Какие у тебя планы, папа? Поскорее выдать меня замуж и наконец-то зажить спокойно со своей кухаркой?!

– Не смей называть Глашу кухаркой! – разбушевался Одобеску.

– А кто мне это может запретить?

– Я! – взвизгнул барон и автоматически схватился за сердце: защемило на самом деле.

– Ну, а вот это – совершенно лишнее, – смерила его взглядом родная дочь и собралась было повернуться на сто восемьдесят градусов, но не успела, потому что Георгий Константинович побледнел и, схватившись рукой за косяк, начал оседать вниз.

– Глаша! – заголосила Аурика и бросилась к отцу.

– Уйди, – с трудом вдохнул в себя воздух Одобеску и закрыл глаза.

– Глаша, – только и успела вымолвить Прекрасная Золотинка, обмирая от страха: по отцовскому лицу разлилась свинцовая бледность.

В этот вечер Георгию Константиновичу капли Зеленина не понадобились: вместо них ему было предложено место в Первой градской больнице, от которого барон Одобеску категорически отказался, ссылаясь на надвигающийся праздник в кругу семьи.