Путь Людей Книги - Ольга Токарчук Страница 21

— Отправляясь в странствие, надо помнить, что, несмотря на все заранее составленные маршруты, карты, намеченные ночлеги, несмотря на случайности и неожиданные происшествия, путь нам определяет Бог. Любые путешествия, начиная с самых незначительных, сугубо приватных — скажем, вы отправились навестить родственников, — и вплоть до грандиозных, заморских, на край света, занесены в скрупулезные, подробнейшие планы Бога. Это Он сотворяет бездорожья, чтобы мы могли проложить по ним дороги, Он обозначает границы, чтобы мы могли их пересекать. Он, словно по рассеянности, оставляет меж вершин перевалы и перебрасывает через ручьи поваленные стволы деревьев. Это Он, пробуждая в нас беспокойство и неудовлетворенность собой, отправляет нас в путь. И поддерживает иллюзию, будто направление выбираем мы сами. Между тем все уже свершилось. Для Бога нет ни будущего,

—

Путь Людей Книги ни неожиданностей, — говорил Маркиз, шагая под жарким солнцем рядом с каретой.

— Это звучит как гимн, — заметил Берлинг.

Если все и впрямь в руках Божьих, то Господь не мог придумать ничего лучше необходимости передвигаться ночью. Темнота, ограниченная общим тесным пространством, сблизила двух мужчин. В те времена мужской дружбе не полагалось быть грубоватой, как это принято сейчас. Берлингу, конечно, нелегко было — пускай и в темноте — снять маску фамильярного, хоть и не теряющего чувства собственного достоинства шутника. Но когда он постепенно разобрался, какие нежные отношения завязываются между Вероникой, Миньон [3], Милочкой — как он ее мысленно называл — и Маркизом, ситуация прояснилась, опасность миновала, и Берлинг отошел в сторону. Вначале ему не казалось, что игра за эту Миньон стоит свеч. Да, она красива и мила, но… Его удивляло, почему Маркиз дарит Веронику таким уважительным вниманием, однако, будто убедившись в правоте приятеля, он перестал — и в мыслях, и вслух — называть ее Милочкой. Взял на себя, сам того не замечая, роль свидетеля при этой паре — свидетеля, который смотрит, видит и одобряет.

Маркиз был благодарен Берлингу, хотя могло показаться, что он не нуждается ни в чьем одобрении. И, словно в награду, рассказал англичанину о Книге, а говоря о Книге, раскрылся сам. Берлинг тогда пережил нечто похожее на шок. Маркиз, уверенный в себе, твердо стоящий на земле дипломат, направляющийся в соседнее государство по делам, перестал существовать. Берлинг увидел перед собой безумца, ибо как иначе можно назвать человека, который жертвует своей карьерой, деньгами, рискует жизнью ради того, чтобы добыть нечто столь нереальное, как Книга? Однако такого рода безумие привлекало англичанина.

Будучи рационалистом, последователем Декарта и глашатаем разума, Берлинг в глубине души нуждался в воде из источника иррационализма, сказок и суеверия. Хотя бы для того, чтобы с ними бороться — ведь борешься с тем, что тебя больше всего привлекает. Человека, который рассказывал ему эти сказки, он уважал, видел в нем обладателя большого ума и знаний и готов был считать своим другом.

Весь следующий день англичанин провел в смятении. В его рациональной картине мира не находилось места ничему такому, как Книга. Мир состоял из материи, оживленной дыханием Бога. Бог вдохнул в нее жизнь в момент творения и с той поры проявлял себя только в управляющих материей законах. В существовании Бога Берлинг никогда не сомневался, но Он так далек и недосягаем, что, быть может, уже не оказывает — или не хочет оказывать влияния на то, что происходит в мире. И потому Берлинг решительно не желал признавать, что возможен иной способ общения Бога с людьми — разве что посредством законов природы. Бог, который проявил бы себя вопреки сотворенным им самим законам, противоречил бы собственному существованию.

Берлинг всячески напрягал ум, пытаясь связать концы с концами, и вдруг его осенило: внезапно и отчетливо, свободная от слов, от риторики, ему открылась суть. Он понял, что Книга — символ всех законов, которые управляют материей, умозрительная формулировка цели всех человеческих начинаний, поисков, исследований, экспериментов и открытий. Как физическое тело она не существует. Да и кто бы мог ее написать? На каком языке? На древнееврейском, на французском? А может, на латыни, чтобы понятнее была в Европе? И, самое главное, чего ради? Зачем были бы нужны кропотливые исследования, медленное, шаг за шагом, приближение к истине, расчеты, доказательства, если бы без них можно было обойтись, взамен прочитав Книгу? Какой тогда смысл в развитии, прогрессе, исканиях и сомнениях человека, его стараниях расширить собственные возможности, если все прояснено и записано в Книге, куда может заглянуть каждый?

Взбудораженному Берлингу, однако, казалось, что его мысли идут по кругу и самое главное все еще от него ускользает. Он пробовал угадать, что бы могло быть в Книге, если б, конечно, она существовала. Что уж такое важное, отчего ее назвали Книгой Жизни? Может, совокупность каких-то законов в духе нашумевших формул этого Ньютона из Кембриджа? Или всего один закон, в котором заключены все другие, закон-матка? А может быть, алхимические формулы? Берлинг высоко ставил алхимию и даже возвел бы в ранг науки, если б не ее чрезмерный мистицизм. Он вдруг вспомнил господина де Шевийона и его дом, роскошь и богатство. Золото! Ему сразу показалось подозрительным происхождение этого богатства. Но коль скоро Шевийон знал секрет получения золота из простых элементов, зачем он затеял эту экспедицию за Книгой? Причиной должно было стать что-то конкретное, материальное, сулящее выгоду. Само абстрактное Познание не могло оказаться столь притягательным. Сказка, миф никогда бы не обманули такого человека, как Маркиз. И тут кружащие, точно мухи, мысли Берлинга на миг остановились и разом попали в точку. Берлинг с облегчением закрыл глаза и прошептал:

— Эликсир жизни, эликсир вечной молодости. Вот почему Шевийон… этот старец… финансирует… И Маркиз…

Да, это так. Скорее всего так. И Берлинг решил напрямую спросить Маркиза. Однако, когда они, проведя на постоялом дворе полдня, в сумерках садились в карету, результат собственных долгих размышлений вдруг показался Берлингу по-ребячески глупым. Посмотрев на Маркиза, он устыдился своей подозрительности и склонности к чересчур простым, прямо-таки напрашивающимся решениям.