Среди пуль - Александр Проханов Страница 21

Белосельцев отмечал, как старательно и умело Белый Генерал помещает себя в золоченую раму вождя. Лишь местами не слишком заметно он вылезал из лепного багета. Но эти подмеченные огрехи вызывали тревогу.

– А я бы хотел поговорить за «афганцев», – вступил в разговор человек в камуфляже, чье шершавое, зазубренное лицо было ободрано о скалы, оббито о броню, изъедено гарью, источено болезнями, пьянством, физическими страданиями и злостью, сквозь которые проступали узнаваемые черты военного, хлебнувшего, как и он, Белосельцев, лиха. – Ведь нас, «афганцев», мотают, как хотят! Кого прикупили. Кого споили. Кто на все махнул рукой. А ведь мы все еще сила! Все ждем, кто нас позовет. Кто скажет: «Вперед, мужики!» И мы пойдем, хоть на Кремль!

Белосельцев старался припомнить, где мог его видеть. На пересылке в Кабуле, где томились, ожидая бортов, прибывавшие на войну офицеры среди жужжания моторов и солнечной пыли. Или в колонне грузовиков на Саланге, когда в порывах горячего ветра катили наливники и стволы скорострельной пушки скользили по склонам гор. Или в лазарете в Баграме, где под капельницами лежали десантники, а санитары в цинковых ведрах уносили ошметки плоти. Или в красных песках Регистана, когда вертолет опускался в бархан и верблюды с тюками скалили желтые зубы. Это лицо повторяло множество виденных лиц. Было лицом «афганца».

– «Афганцы» – самые лучшие и благородные люди современной России, – твердо сказал Белый Генерал. – Они проливали кровь за Родину в то время, когда другие в тылу воровали. Разрушение армии и государства началось с предательства Горбачевым «афганцев». Мы еще вернемся к тем рубежам, с которых нас согнали предатели! Когда придем к власти, я прикажу устроить парад «афганцев» на Красной площади. Все полки, все части, все командиры, все герои войны пройдут по брусчатке. А Горбачева я поставлю на коленях с веревкой на шее у Лобного места. Пусть кается, глядя на тех, кого предал!

Белосельцева захватила мысль о параде. Он представил, как на брусчатку, под красные звезды Кремля, выезжают броневые колонны. Знакомые бэтээры и танки, боевые машины пехоты, самоходные гаубицы и «КамАЗы». На тросах протягивают подбитые машины, продырявленные кумулятивными взрывами, с оторванными башнями, с горелой трухой и окалиной, с запекшейся кровью водителей. За ними пройдут инвалидные коляски с безногими, слепыми, в шрамах и черных очках. Народ на трибунах встанет и снимет шапки, приветствуя героев войны. С раскрытыми боевыми знаменами, в орденах и медалях пройдут полки и дивизии, десантно-штурмовые бригады, батальоны спецназа. Кандагар, Герат и Кундуз, Джелалабад, Файзабад и Гордез. И он сам, Белосельцев, в их братстве, в их сомкнутых боевых колоннах, и над ними в трепете солнца – вертолет огневой поддержки.

– Вы – наша надежда, наш праведник и воин! – Женщина, напоминавшая классную даму из губернской гимназии, дождалась своей минуты и, прижимая руки к плоской груди, тянулась к Белому Генералу. – Я молюсь за вас, как и все патриоты России! Вы окружены спасительным полем молитв! Вас Бог послал России! Вы – наш Пожарский! Я верю, что скоро наступит час, когда Москва встретит вас колокольным звоном! Вы, как Жуков, на белом коне въедете на священные камни! Народ и духовенство встретят вас как избавителя России! Имя ваше будет прославляться в стихах и песнях, а кисть художника запечатлит этот священный миг!

Она говорила восторженно, певучим речитативом, словно исторгая из своей груди бесконечные длинные побеги и стебли. И Белосельцеву казалось, что в комнате на глазах вырастает шумное трепещущее дерево. Белый Генерал сидит под этим деревом, и ему хорошо. Он был увешан славословиями, как плющом, и высокий лоб его украшал венок из благородных листьев.

– Россия помнит своих спасителей, – сказал Белый Генерал, когда дама умолкла. – Есть книга, куда рукою праведников заносятся имена всех, кто пострадал за веру и Родину. И быть может, некоторые из нас уже занесены в эту золотую книгу.

Белосельцева не отталкивала и не смущала эта готовность принимать восхваления, которые могли показаться откровенной лестью. Лидер, стремившийся овладеть толпой, был вправе создавать свой культ, окружать себя обожателями. Его смущало неустранимое несоответствие между высокопарной, недавно усвоенной риторикой и всем прежним опытом генеральской службы, где умело фабриковались политические мифы и сотворялись мифические фигуры политиков. Он слушал Белого Генерала, мучась от своих подозрений.

– Ну а я, господа, далек от вашей политики! Хотя, конечно, мы, предприниматели, русские купцы, хотели бы видеть в Кремле настоящего русского царя! – Человек, с самого начала напоминавший Белосельцеву артиста, играющего героев Островского – пышная вымытая борода, шелковая жилетка, толстая золотая цепь от часов, – плутоватый, с веселыми глазами, наслаждался услышанным. – Мое умение – золото добывать! Слушая вас, убеждаюсь, что вы православные люди. А где Православная церковь, там и я! – Он обращался к Белому Генералу, плутовато блестя глазами. – Я помогу вашему движению по мере сил моих, а уж ваше дело – куда эту помощь направить, на ополчение или на строительство храма. Приглашаю всех присутствующих здесь господ на презентацию моей компании «Русское золото»! Прошу получить пригласительные карты!

Он достал стопку лакированных, тисненных золотом билетов, стал одарять ими присутствующих. Белосельцев получил в руки жесткий лакированный билет. Увидел вблизи сытое, розовощекое, заросшее бородой лицо, тяжелую желтую цепь.

Все радовались пригласительным билетам, прятали поглубже, кто в карман, а кто в сумку.

Белый Генерал стал медленно подниматься, и, по мере того как он поднимался, все умолкали, направляли на него вопрошающие взоры. Он встал, высокий, узкоплечий, обвел всех холодными глазами, словно убеждался в их верноподданнических чувствах.

– В ближайшее время мы созовем съезд русского народа. Пригласим на него представителей городов и земель, всех сословий, всех прославленных в России людей. На этом съезде изберем русское правительство. Потребуем от президента и депутатов принять его полномочия. – Белый Генерал говорил четко, властно, чтобы слышали его не только в этой комнате, но и в Кремле. Он был наделен властью, вверенной ему народным движением, заповедями предков, заветами православия. – Это русское правительство остановит развал, изгонит и накажет предателей и восстановит традиционное Русское государство во всем его объеме и мощи! Если президент откажется его признать, мы соберем ополчение! Нас поддержит армия, органы безопасности, казачество. Узурпаторы рассеются как дым, ибо с нами Бог!

Он сложил щепотью свои длинные белые персты и, сильно ударяя себя в плечи и грудь, перекрестился. И все перекрестились вместе с ним, как перед битвой. А казак Мороз щелкнул каблуками и от души сказал: «Любо!»

Белый Генерал двинулся от своего кресла к Белосельцеву. Проходя мимо, сказал:

– У меня есть несколько минут. Побеседуем в соседней комнате, – и вышел, оставляя за собой восторженный ропот.

В комнате, куда они перешли с Белым Генералом, не было трехцветного имперского знамени, образов, изображений Минина и Пожарского. У одной стены был сооружен красивый маленький бар с дубовой стойкой и множеством разноцветных бутылок. У другой стоял удобный кожаный диван, кресла, и над ними висела картина художника-абстракциониста. На столике с лакированным английским журналом крутилась в бесконечной карусели забавная кинетическая скульптура.