Место для нас - Фатима Фархин Мирза Страница 20

Она кладет лепешки в коробку и плотно закрывает крышку. Жарит яйцо для Рафика, нагревает для детей оставшийся накануне шпинат. Моет гроздь фиолетового винограда. Месяц Рамадан разбудил в ней первобытные инстинкты. Она беспокоится о том, хорошо ли едят ее дети, смотрит, как они сначала пьют воду, потом жадно заглатывают молоко. И все равно беспокоится.

Бывают ночи, когда она, чувствуя особую привязанность к дочерям, которые усердно держат пост, ставит миски с едой на подносы и относит либо им в кровати, либо в угол своей комнаты, где они, полусонные, прижимаясь друг к другу, наспех пируют. Она не знает, почему Амар решил соблюдать пост именно в этом году. Озадачивало то, что он, казалось, искренне этого хочет, несмотря на то что ритуал был очень трудным и утомительным испытанием.

– Сначала начни молиться, – наставляла она сына. – Сначала перестань донимать сестер. Сначала научись сдерживать гнев.

Но кто она такая, чтобы запретить ему? Как говорит пословица, нищим выбирать не приходится. Если он хочет поститься, она поддержит его. Облегчит положение для всех. Позволит им спать днем. Пусть бодрствуют по ночам, если при этом будут есть и не будить ее или Рафика. Она станет готовить еду сообразно их вкусам. В этот месяц она позволяла им брать с собой и поедать горы десерта. И гадала: что, если внезапное желание Амара соблюдать пост возникло потому, что его новый друг Аббас, сын Сиимы, которому только что исполнилось пятнадцать, стал поститься? Лейла любила его и его младших братьев куда больше, чем Сииму, отчасти потому, что эта дружба так много значила для ее сына. А еще потому, что Аббас был таким почтительным, куда почтительнее, чем те юноши, которых она встречала последнее время. Он всегда здоровался и уважительно склонял голову, прежде чем идти гулять с Амаром. А может, ее сын всего лишь реагировал на месяц Рамадан – такое особенное время, когда сердце каждого верующего смягчалось?

Она теряется, услышав приближающиеся шаги Рафика. Иногда он просыпается, когда времени достаточно, чтобы приготовить еду вместе, и они теснятся на кухне, но чаще она готовит одна, включая только те светильники, которые освещают пространство перед ней.

– Поедим наверху? – спрашивает она.

Полусонный Рафик медленно кивает и приносит подносы. Лейла ставит стаканы на один из них, наливает воду или молоко, все время помня о тиканье часов, и паникует, что у детей не останется времени поесть и они на целый день останутся голодными.

– Не стоит будить Амара, – говорит Рафик, когда она отсчитывает пять тарелок. Он поднимает тот поднос, что тяжелее.

– Но он настаивал. Он хочет.

– Ему пока не стоит поститься. Завтра самый жаркий день лета. Самый долгий пост. А он захочет играть в баскетбол.

Она возвращает тарелку на полку и идет за Рафиком со вторым подносом. Иногда муж поражает ее своей снисходительностью, иногда расстраивает своей строгостью, даже суровостью. Она может только гадать, но никогда не удается точно предсказать, какую позицию он займет. Они ставят подносы в своей спальне, и Рафик накладывает еду на тарелки. Лейла идет будить девочек.

Утром Амар ужасно сердится, поняв, что никто его не разбудил.

– Ты обещала, ты обещала, ты обещала…

Она будет слышать это целый день. Обещания много значат для Амара. И она не сомневается, что он откажется от завтрака, откажется от ланча и если поест, то потихоньку от всех.

Она не хочет, чтобы еще один день был испорчен его дурным поведением и эффектом домино, который коснется Хадии и Худы, если они ответят на его капризы. Вчера прогремела одна из тех неожиданных, редких летних гроз, вынудивших ее детей остаться играть в доме. Можно подумать, их приговорили к тюремному сроку: ужас на лицах, оскорбленный вид от любого пустяка. Прежде чем гроза прошла, они вывели Лейлу из себя или, может быть, накликали беду, – они стали слишком взрослыми, чтобы наказывать их так, как она привыкла. Драка из‐за телевизионного пульта – и она потеряла терпение.

Телевизор выключен. Хадия и Худа отосланы в свои комнаты. Лейла охрипла от криков о том, что они ведут себя совершенно неприлично, особенно в пост. Амару было велено тихо сидеть с матерью на кухне и думать о том, что он натворил, о том, как швырнул пульт в стену, так что отделение для батареек открылось, и те выпали. Худа вопила, что он целился в нее, Амар громко настаивал, что ничего подобного не было. Лейла не знала, что делать, разве только приказать всем убраться. Может, она больше не имела власти над ними, но когда дома находился Рафик, достаточно было только взглянуть на них. Достаточно было, чтобы он просто сидел в той же комнате. Они беспрекословно подчинялись ему и не грубили, однако по какой‐то причине решили не только не слушаться мать, но и открыто противиться ее приказам. Хадия пробормотала: «Ну конечно, ты разрешила Амару остаться внизу», а Худа громко потопала вслед за ней по лестнице.

Амар и Лейла молча стояли на кухне. Он смотрел, как дождь стучит по окнам. Она физически ощущала исходивший от него гнев, как пар, поднимавшийся из кружки с горячим чаем. Наверху тем временем Хадия или Худа с шумом захлопнула двери и бросала вещи в знак протеста.

Амар показал на стекло и сказал:

– Смотри, когда дождь становится сильнее, капли быстрее соединяются в струйки.

Она прижала палец к губам, чтобы заставить его замолчать, но, повернувшись к окну, увидела, о чем он толкует.

Лейла дождалась, когда непогода кончится, и вышла в сад – проверить грядки с томатами, посмотреть, не повредил ли ливень овощи. Влага от мокрой травы просачивалась через подошвы сандалий. Все в порядке. Маленькие зеленые томаты только начали наливаться.

Амар наблюдал за матерью, стоя за раздвижной стеклянной дверью, прижав к стеклу лицо, так что его брови казались странно плоскими. Она пыталась не улыбаться. Он так одинок в их доме. Хадия и Худа всегда были готовы прийти на помощь друг другу. Она помахала сыну, и он вышел к ней. Хадии с Худой не было видно у окна, так что они не могли обвинить ее в особом отношении к Амару.

Они шли по саду, он держался рядом. Что такого он заметил, чего не заметила она? Он схватился за лист базилика, словно желая поиздеваться над ней, показать, что до сих пор зол, но отпустил лист до того, как он оторвался. Кустик задрожал, и крохотные капельки разлетелись во все стороны. Ее сын умел замечать струйки дождя на стекле. Она не учила его этому. Чему вообще она могла научить его? Как ему вести себя в мире, где существуют не только правила хорошего поведения?

Амар посмотрел на нее с немым вопросом в глазах: «Ты уже простила меня?» И потому, что он посмотрел именно так – первоначальный гнев потух, сменившись застенчивостью, – она поняла, что весы власти вновь склонились в ее сторону и она может усилить в нем чувство вины. В надежде, что в следующий раз он подумает дважды, прежде чем сорваться.

– Знаешь, отец очень рассердится, если увидит, что ты наделал.

Детям безразличны ее обиды. Может быть, потому что для ребенка мать всегда будет оставаться в первую очередь матерью и никем иным.