Время свинга - Зэди Смит Страница 20

Среди самого странного тут было то, что человек, под чьи чары она, похоже, попала, сам гуру, некогда был репортером «завтрачного» телевидения, работал в том самом здании, где я сейчас, и в детстве, помню, мы часто сидели с Трейси и смотрели его, на коленках — миски с хлопьями, ждали, когда закончится его скучная передача для взрослых и начнутся наши субботние утренние мультики. Однажды в мои первые зимние каникулы в университете я вышла купить себе учебники в сетевом книжном магазине на Финчли-роуд, и пока бродила там по отделу кино, увидела его живьем — в дальнем углу исполинского магазина он представлял какую-то свою книжку. Сидел за простым белым столом, сам весь в белом, с преждевременно побелевшими волосами, перед внушительной аудиторией. Две девушки-сотрудницы стояли возле меня и подсматривали из-за полок, разглядывая это причудливое сборище. Они над ним смеялись. Меня же поразило не столько то, что́ он говорил, сколько странный состав его слушателей. Там было несколько белых женщин средних лет, одетых в рождественские свитера с уютными орнаментами, — эти ничем не отличались от домохозяек, которым он бы нравился десятью годами раньше, — но больше всех в толпе было молодых черных парней, где-то моего возраста, которые держали на коленях замусоленные экземпляры его книг и слушали с полным вниманием и решимостью какую-то изощренную теорию заговора. Ибо мир управлялся ящерицами в человечьем облике: ящерицами были Рокфеллеры, и Кеннеди, и почти все в «Голдмен-Заксе» ^[54], и Уильям Хёрст тоже был ящерицей, и Рональд Рейган, и Наполеон — то был всемирный заговор ящериц ^[55]. В итоге продавщицы устали хихикать и куда-то убрели. Я осталась до конца, глубоко обеспокоенная увиденным, и не знала, как к этому относиться. Лишь позднее, когда я начала читать ветви комментариев Трейси — которые, если отставить в сторону их безумную предпосылку, поражали своими подробностями и извращенной эрудицией, в них связывалось воедино множество разрозненных исторических периодов, политических идей и фактов, которые объединялись в нечто вроде теории всего и даже в комических своих заблуждениях требовали определенной глубины изысканий и неуклонного внимания, — да, только тогда почувствовала я, что лучше понимаю, зачем все эти серьезные с виду молодые люди собрались в тот день в книжном магазине. Стало возможным читать между строк. Не способ ли все это объяснить власть, в конце-то концов? Власть, что определенно существует в этом мире? Которую имеют немногие, а большинству до нее и близко не добраться? Власть, которой у моей старинной подружки, как она, должно быть, чувствовала на том рубеже своей жизни, не имелось нисколько?

— Э, что это еще за хуйня?

Я обернулась на крутящемся стуле и у своего плеча обнаружила Зои — она изучала вспыхивающую картинку ящерицы, у которой на ящеричьей башке красовались Драгоценности Короны. Я свернула страницу.

— Дизайн альбома. Плохой.

— Слушай, в четверг утром — ты в деле, они подтвердили. Готова? Все есть, что тебе нужно?

— Не волнуйся. Все отлично будет.

— Ох, да я знаю, что будет. Но если понадобится голландское мужество, — сказала Зои, постукав себя по носу, — дай мне знать.

До этого дело не дошло. Трудно снова собрать воедино куски того, до чего в точности оно дошло. Мои воспоминания об этом и воспоминания Эйми никогда толком не пересекались. Я слышала, как она говорит, что наняла меня потому, что почувствовала «между нами немедленную связь» в тот день — или же, иногда, потому что я ее поразила своими способностями. Думаю, все случилось из-за того, что я была с нею непреднамеренно груба — а таковы в тот период ее жизни были немногие люди, — и в грубости своей, должно быть, застряла у нее в мозгу. Две недели спустя, когда ей вдруг потребовалась новая молодая ассистентка, — вот она я, застрявшая. В общем, она возникла из машины с зачерненными стеклами в разгар спора со своей тогдашней ассистенткой Мелани У. Ее менеджер Джуди Райан шла в двух шагах за ними обеими, крича в телефон. Первое, что я вообще услышала из уст Эйми, было наездом:

— Все, что сейчас выходит из твоего рта, для меня не имеет совершенно никакой ценности. — Я заметила, что австралийского акцента у нее нет — уже нет, но выговор был не вполне американский и не вполне британский, он был общемировым: Нью-Йорк, Париж, Москва, Л.-А. и Лондон, вместе взятые. Конечно, многие сейчас так говорят, но в исполнении Эйми я тогда услышала это впервые. — Ты полная противоположность полезной, — сказала она теперь, на что Мелани ответила:

— Это я тотально понимаю. — Мгновенье спустя эта несчастная девушка оказалась передо мной, перевела взгляд мне на грудь, ища глазами бирку с именем, а когда вновь посмотрела мне в лицо, я заметила, что она сломлена, изо всех сил старается не расплакаться. — Значит, мы в графике, — произнесла она как могла твердо, — и было бы здорово, если б мы из него не выбивались?

Мы вчетвером стояли в лифте, молча. Я была полна решимости заговорить, но не успела — Эйми повернулась ко мне и надулась на мой топ, словно хорошенький капризный подросток.

— Интересный выбор, — сказала она Джуди. — Носить майку другого артиста, когда встречаешь артиста? Профессионально.

Я опустила на себя глаза и вспыхнула.

— Ой! Нет! Мисс… то есть, миссис… мисс Эйми. Я вовсе ничего не имела…

Джуди испустила единственный громкий хохоток, словно тюлень гавкнул. Я попыталась сказать что-то еще, но двери лифта открылись, и Эйми решительно вышла.

На разные наши встречи нужно было идти по коридорам, и все они были запружены людьми — как Молл на похоронах принцессы Дианы. Казалось, никто не работает. Где бы мы ни задержались, студийная публика теряла самообладание чуть ли не мгновенно, вне зависимости от их положения в компании. Я наблюдала, как управляющий директор сообщает Эйми, что ее баллада была первым танцем у него на свадьбе. Содрогаясь от неловкости, слушала, как Зои пустилась в бессвязный отчет о том, как в ней лично резонирует «Двигайся со мной», как эта песня помогла ей стать женщиной и понять силу женщин, не бояться быть женщиной и тому подобное. Когда мы наконец двинулись дальше, по другому коридору и в другой лифт, чтобы спуститься в подвал — где Эйми, к восторгу Зои, согласилась записать короткое интервью, — я собрала в кулак мужество обронить, эдаким усталым тоном двадцатидвухлетки, как скучно, должно быть, ей слушать, когда люди говорят ей подобное, сутками напролет, сутками.

— Вообще-то, маленькая мисс Зеленая Богиня, я это обожаю.

— Ой, ладно, я просто подумала…

— Вы просто подумали, что я презираю свой народ.

— Нет! Я просто… я…

— Знаете, просто потому что вы — не мой народ, это не значит, что они не хорошие люди. У всех свое племя. Вот вы вообще в чьем племени? — Она окинула меня вторым, медленным, оценивающим взглядом, вверх-вниз. — А, ну да. Это мы уже знаем.