Пути памяти - Анна Майклз Страница 20

Как и в Афинах, в порту Торонто всегда царит оживление. Это город заброшенных складов и доков, теснящихся у самого берега озера силосных башен и товарных причалов, угольных складов и рафинадных цехов; влажными летними ночами со стороны озера от винокуренных заводов к городу тянется густой запах солода.

Это город, почти все жители которого когда-то откуда-то приехали – с базаров, из караван-сараев – и привезли с собой со всего мира свои обряды похорон и свадеб, свою кухню и свои песни. Город покинутых миров; язык как расставание.

Это город лощин и оврагов. В них еще сохранились большие пространства первозданной природы. По этим огромным садам, цветущим в низинах, можно пройти через весь город ниже уровня улиц, снизу глядя на проплывающие вверху кварталы, на дома, фундаменты которых заложены на уровне вершин деревьев.

Это город долин, сцепленных воедино мостами. По задним дворам проходят железнодорожные пути. Город затерянных в закоулках тропинок, город сбитых из вагонки гаражей, крытых гофрированной жестью, деревянных заборов, покосившихся там, где дети понаделали дырок. В апреле густо поросшие деревьями улицы зеленеют ковром опавших семян. Забытые речки, заброшенные каменоломни, руины ирокезских укреплений. Парки, подернутые смутной дымкой субтропической памяти, город, выстроенный на дне доисторического озера.

Из огромного, сложенного из известняка зала вокзала «Юнион Стэйшн», изрезанного подъездными путями, туннелями и переходами, пассажиры поезда, отошедшего от океанских доков Монреаля, выплескиваются на улицы Торонто. Дождливый вечер начала сентября.

У выхода с вокзала толпился народ, но это – единственное скопление людей вокруг: улицы города, разбегающиеся от здания, пустынны, как тьма вокруг светлого ореола лампочки. Путешественники расселись по такси, и уже через несколько минут большая привокзальная площадь совсем опустела.

Мы с Атосом ехали на север по безлюдному городу, огромному городу-привидению, окутанному саваном дождя. Мимо проплывали каменные здания, плакавшие слезами дождевых капель: почтовые отделения, банки, гостиница «Ройял Йорк», ратуша. То же самое чувство было, наверное, у папы, когда он мальчиком впервые приехал в Варшаву со своим отцом. Трамваи на безлюдных улицах, такая же моросящая серость дождя, глянцево блестели листья деревьев. Мы ехали с Атосом по Торонто мимо высоких зданий, по залитым ярким холодным светом широким проспектам в потоке больших автомобилей, а со всех сторон нас неотступно преследовала навязчивая развязность рекламных щитов, понатыканных везде, где только можно себе представить: зубной порошок, лосьон для волос, бесчисленные учреждения и организации, женщины в таких позах, вид которых приводил меня в смущение.

Такси привезло нас на западную часть улицы Сент-Клер, где кто-то из университета предложил нам снять частично обставленную квартиру. Мы прошлись по комнатам, покрутили краны умывальников, заглянули в стенные шкафы и навесные ящики на кухне. Несколько минут Атос расхваливал окна с сетками от насекомых.

– Электричество, водопровод. После Закинтоса, – сказал Атос, – мы будем жить здесь, как в гостинице.

Не распаковывая вещи, мы вышли на улицу и дошли до ресторанчика, реклама которого извещала нас о том, что он открыт всю ночь. Я заказал первую в жизни канадскую трапезу: хлебцы, обжаренные в масле, и тарелку овощного супа. Атос съел первый в жизни кусок тыквенного пирога. Атос, который никогда не курил ничего, кроме трубки, купил канадские сигареты – «Макдоналдс», с девушкой-шотландкой на пачке – и торонтскую «Телегрэм». Официантка со значком, на котором было написано ее имя Эме, предложила Атосу чашку кофе, и я ждал ее с напряженным нетерпением, потому что никак не мог взять в толк, что значит «бездонная чашка». [69]Вкус жиденького кофе скривил лицо Атоса гримасой. Над каждым столиком висела лампочка. Из окна, рядом с которым мы сидели, виднелась вывеска на доме, где мы поселились: «Сад на болоте». На кухне приветливо звякали тарелки, оживленно судачили официантки в крахмальных белых передниках, но мне было грустно в этом ресторанчике. Я впервые видел людей, евших в одиночестве в общественном месте, – это зрелище выводило меня из равновесия, нужно было время, чтобы я к нему привык.

Несмотря на усталость, Атос был возбужден. На следующее утро ему надо было рано встретиться с Тэйлором в университете. Мы вернулись в «Сад на болоте». В квартире была только одна кровать; я лег на диване. Вместо одеял мы укрылись пальто. Сквозь тонкие шторы с улицы просачивался свет фонарей. В полутьме ночного города голова у меня была забита английскими словами, я лежал в комнате и долго не мог уснуть даже после того, как до утра стих грохот и скрежет трамваев.

Через некоторое время я услышал, как Атос, стараясь меня не тревожить, прошел по скрипучему полу через прихожую в кухню. Потом он подошел ко мне и сказал:

– Все в порядке, Яков, спи. Я скоро вернусь и принесу завтрак.

Я даже голову не мог оторвать от подушки, чтобы с ним попрощаться. Другой на моем месте помчался бы открывать свой новый мир, а меня охватило оцепенение отчаяния. Я уставился в потолок и стал считать мертвых мошек на люстре, пока снова не забылся сном, в котором мне пригрезилась девушка с пачки сигарет «Макдоналдс», в одной руке она держала электробритву, в другой – зубной порошок «Пепсодент».

Университетские аудитории заполнили люди, вернувшиеся с войны; небольшой географический факультет был забит до отказа. Атос готовил лекции, вел исследования и каждое утро уходил так рано, что на сон ему почти не оставалось времени. Я часто видел, как он садился в трамвай со сдвинутыми на лоб очками, а из раскрытого портфеля у него во все стороны торчали бумаги. Пока Атос дни напролет учил студентов в здании «Макмастер» на улице Блур, я занимался греческим и английским в школе «Афина». Я с радостью взял на себя ответственность за покупки и уборку квартиры. Мне было приятно, что теперь я мог заботиться об Атосе, а он мог на меня положиться. Готовил, правда, в основном он, но это занятие доставляло ему удовольствие – у плиты он отдыхал и расслаблялся. А каждое воскресенье, какая бы погода ни стояла на дворе, мы ходили гулять.