Для любовников и воров - Педро Сарралуки Страница 20

Я остановился посреди сада, до такой степени поглощенный своими мыслями, что не сразу понял, что Долорес заметила меня. Так как одна из ее рук до сих пор была орошаема слезами Фабио, для того чтобы повернуться в мою сторону, она перекинула другую руку за спинку стула, приняв небрежную и в то же время элегантную позу. Она мне так понравилась, что впоследствии я на протяжении какого-то времени имитировал ее, когда садился, хотя это доставляло мне множество неудобств, и в итоге я развозил заказы из магазина с почти вывернутыми плечами. Дело в том, что элегантность Долорес, как и всех действительно изысканных женщин, шла вразрез с естественными движениями тела.

– Боже мой, мальчик! – обратилась ко мне писательница, тогда как я, вздрогнув, вернулся к реальности и смотрел на нее с восхищением. – Я тебя уверяю, что можно думать и продолжать действовать одновременно.

Я извинился прерывающимся голосом и пошел искать Пако. Я нашел его в ванной рядом с его спальней. Он только что принял душ и смотрел на себя в зеркало, завернувшись в свой любимый халат из красного шелка с вышитым на спине драконом. В этом одеянии он казался торговым агентом в шикарном публичном доме, что было недалеко от истины, так как этот халат подарила ему много лет назад в Коста-Рике проститутка-китаянка. Издатель рассказывал мне об этом по секрету (то есть хрипя мне на ухо) в один из своих визитов в казино:

– Она танцевала в кабаре под названием «Олимп». Там были только венесуэлки, костариканки и колумбийки. Что делала там китаянка? Не важно. В этом не разобраться, парень. Если пойдешь не по своему пути, в конце концов окажешься начальником бензоколонки где-нибудь в Онтарио. Эта девушка хотела, чтобы ее называли Садводяныхлилий – именно так, без запинки. Наверное, по-китайски это звучит намного короче, но мне было все равно, потому что я звал ее просто Сад. И когда я просил ее позволить мне войти в сад, она просто млела и сразу же начинала раздеваться. Это сводило меня с ума. Чистейшая поэзия!

А затем, после паузы, он крепко схватил меня за руку, как будто собирался раскрыть мне секреты этой красавицы сада, и заключил:

– Я говорю тебе это для того, чтобы ты научился понимать цену слов.

В тот день в казино я понял, что слова имеют высокую цену, потому что благодаря им можно соблазнять женщин и получать в подарок халаты с драконами. Однако это открытие не только не сделало меня более разговорчивым, но еще больше усугубило мою немоту перед девушками моих друзей. Когда я оставался с ними наедине, девушки смотрели на меня, соображая, как это их угораздило оказаться в компании с таким скучным типом. Затем они смотрели по сторонам, надеясь на чью-либо помощь. Я изо всех сил старался хоть немного их развлечь, но мое страстное желание подобрать значительные слова приводило к тому, что у меня выходили лишь бессвязные и абсурдные фразы. В общем, я не совсем понял пример, приведенный мне Пако. Слова важны не из-за их надоедливого ритма, а потому, что из них можно создавать новые и всегда различные высказывания. Речь – это не бросание кирпичей, а выпускание на волю живого существа. Не зная этого и думая лишь о далекой возможности обнять женщину за талию, я наткнулся на тот же камень, что и писатели-сюрреалисты.

Так вот, издатель, завернувшись в свой шелковый халат, смотрел на себя в зеркало. На его лице было написано такое недовольство, что, поддаваясь невольному импульсу, я тоже заглянул в зеркало, ожидая увидеть там нечто действительно отталкивающее. Помимо своей головы, я увидел там только издателя, окидывающего себя взглядом с глубоким отвращением.

– Ты видишь меня, Педро? Видишь?

Я молча кивнул. Если бы нас не отделяли стены и лес, даже моя мать разглядела бы Пако от двери своего магазинчика. Было трудно не заметить его в этом халате.

– С годами все достоинство человека сосредоточивается в голове. Тело дряхлеет и теряет мужественность. Исчезают волосы с ног и рук, отвисают груди, мужское достоинство почти скрывается под брюхом. Старый голый мужчина – это настоящая карикатура. Голова же, наоборот, становится все величественнее. Ты не станешь отрицать, что в одежде у меня довольно философский вид. Редкие волосы свидетельствуют о моей образованности, а в проклятой тонзуре есть нечто схоластическое. Припухшие веки говорят не об усталости, а об избытке опыта. А если у тебя припухшие веки, все думают, что ты плохо спал.

– У меня никогда не бывает кругов под глазами, – сказал я довольно дерзко. – А у вас они бывают от того, что вы всю ночь ворочаетесь в постели.

– Ну что ж, бессонница способствует размышлению. Скотт Фицджеральд страдал бессонницей, а с ума сошла его жена, а не он.

– Ваши гости сейчас в гостиной. Я собираюсь что-нибудь им подать.

– Хорошо. Я сейчас спущусь. А ты иди. Уже много лет никто не видел меня голым. Я показываю только голову и иногда – немного ноги, когда мне хочется погулять босиком по саду.

Он вновь посмотрел своему отражению в глаза. В них уже не было отвращения, потому что Пако в этот момент видел не себя настоящего. Память, таящаяся где-то во взгляде, рисовала ему другие прогулки по саду, другие времена: от них у него остался только этот потертый халат, смотревшийся на нем все нелепее, как чужая вещь, присвоенная им тайком.

Я занялся приготовлением котлет и миниатюрных пирожков. Когда я вышел с подносами, Пако уже сидел в гостиной. Он надел свой засаленный свитер и снова стал похож на уединившегося в деревне горожанина. Восточные реминисценции вместе с другими отголосками прошлого остались за дверью ванной. Издатель поддержал мою гастрономическую инициативу, откупорив пару бутылок вина «Вега Сицилия» 1985 года, которое он приберегал для особых случаев: то есть для того, чтобы пить его одинокими зимними вечерами.

Фабио и Долорес тоже вернулись в дом. Долорес наблюдала за Полин, как будто в секретарше была заключена какая-то тайна, невольно не дававшая ей покоя: качество, осознанное или неосознанное, но в высшей степени достойное зависти. Полин, разговаривавшая с Исабель и Антоном, не замечала внимательного взгляда Долорес. Это также составляло часть загадки, которую Долорес пыталась постичь: Полин была совершенно лишена того чувства бдительности, заставляющего нас оборачиваться, когда мы чувствуем на себе чей-то взгляд. В действительности ей было все равно, когда за ней наблюдали. Когда она замечала, что кто-то следит за ней (даже в таких чрезвычайных ситуациях, как случилось со мной, когда я увидел ее через окно комнаты), внутри ее не срабатывал никакой защитный механизм, словно все в ней – от прически до усталости или смирения – признавало, что в каждый момент можно быть только собой, и никем больше. Полин, как животное, не имела общественного образа. В тот вечер в гостиной, не обращая никакого внимания на то, что обезумевший мир продолжал вращаться вокруг нее и все мы не отрывали от нее глаз, она спокойно разговаривала, положив одну руку на грудь, а другой с очаровательной неловкостью держа сигарету у рта. Она так вертела ее пальцами, что казалось, будто она хочет заставить ее исчезнуть с помощью каких-то неумелых чар.

– Кино слишком наглядно, – говорила она. – Все разворачивается перед твоими глазами, как будто ты сам не способен все это себе представить. Я предпочитаю книги. Персонажи в книгах – не известные актеры с их индивидуальностью, которая сопровождает их повсюду. Кейт Каррадин делает так, что все ее фильмы выходят такими же, как она – красивыми и немного грустными, несколько потерянными. А в книгах все более… более…