Каиново колено - Василий Дворцов Страница 20

В провинции такого вот почтения к своим героям не проявляли. Хотя наш Николай Сапрун писал-то посердечнее, но вряд ли его кто-то где-то вот так-то с камерой караулил. Восторженные возгласы в прихожей откликнулись затишьем за столом. Бутурин вкатился маленьким шустрым клубочком, с горделиво торчащим вверх острым носом. Быстро оглядевшись, фальшиво улыбнулся всем сразу, помахал кому-то ручкой, даже послал воздушный поцелуй. Но всей его наигранной надменности не хватало, чтобы не суетиться. Маленькие черные пальцы то одергивали полы клетчатого пиджачка, то бесполезно приглаживали ежик сильно поседевших, непослушных волос. Или просто пожимали друг друга. Наконец сел. За ним внес две зачехленные гитары Федор, младший брат Лерки. Розовые, пышущие юным здоровьем щеки адъютанта с высоты почти двух метров еще безжалостней подчеркивали уже необратимую изношенность мэтра авторской песни. Все, все распределились окончательно. Бутурин во главе, справа сел сам хозяин, а слева расчехлялся Федор. Это он устроил им с Леркой этот вечер и теперь издалека счастливо улыбался через чужие затылки.

Сосед-спортсмен стал громко нашептывать своей спутнице про мэтра, о котором, наверное, она здесь единственная ничего не знала и песенок его почти не слышала. Кроме как знаменитые «Дерева». «Неужели?» Стул под соседом опасно заскрипел. Сергей закосил глазами: что за вид спорта тот исповедывал? Шея закаченная как у классического борца, и в рукавах банки чувствовались солидные. Но на косточках кулаков красовались огромнейшие шишки мозолей. Такие не бывают от набоя, их явно специально натирали о войлок. Для устрашения. Может быть, он просто культурист?

Успели выпить по две, за гостей вообще и за гостя в особенности, когда на два пустующие рядом места, под одобрительные возгласы, опустилась последняя опоздавшая пара: пышнокудрый, под Блока, классично худой и бледный красавец и совсем неприметная, с тихой полусонной полуулыбкой, маленькая «серая шейка». «Сергей, Лера» — «Феликс, Оля». Своего брата артиста почувствуешь и под водой, и в космосе. Пусть тот и с бородкой, как у художника. Потому что настоящий артист за бесплатно не играет. И не выделывается на публику, если она не отделена слепящей рампой. А если игра тут все-таки и пойдет, то совершенно тонкая, на энергетическом уровне, без поз и подачи текста… Через несколько минут оказалось, что Феликс бывал и в Новосибирске, и в Ярославле, когда в труппе Юденича катался по стране с «Вестсайской историей». А Оля просто шьет и поет. На дому. По соседству близко. Они же сюда специально припоздали, так как на апофеоз сегодняшней программы запланировано официальное примирение Феликса и Бутурина. Бывший учитель заочно простил своего бывшего ученика за приобретенную без спроса самостийность. И теперь они обязательно обнимутся, поцелуются и исполнят: «Я предлагаю спеть о том»… Обязательно дуэтом, так как звезда одного уже опускается, и «Мелодия» больше года оттягивает запись его новой пластинки, а другой только что участвовал в проекте Леши Рыбникова. И хозяину мастерской и квартиры в подарок заготовлен надписанный композитором зеленый альбом «Юноны» и «Авось»… Сосед-спортсмен мучительно прислушивался к их разговору, при этом стараясь не поворачиваться больше, чем в профиль. Бедный понтярщик, аж пофиолетовел от напряжения. Но сам же не пожелал вовремя познакомиться. Ага, аж ухо шевелится. Ладно, закусивший по первому кругу Сергей улыбчиво протянул к нему свою черненую мельхиоровую рюмочку: «за искусство»!

Примирение прошло исключительно удачно. Почти бездыханное тельце отключившегося Бутурина положили спать у хозяев, а Оля попросила Федора и Сергея довести сильно качающегося и безумолку хохочущего Феликса до квартиры. Им самим там же найдется где переночевать. Места предостаточно. Трехкомнатная квартира располагалась, действительно, рядом, в почти соседнем доме замкнутого в каре квартала. Но вот только располагалась она на седьмом этаже. Лифт, понятное дело, после одиннадцати не работал, и им с Федором досталось. Оля и Лерка шли впереди и только шипели, чтобы мужики не будили соседей. На пятом или шестом этаже Феликс, расплывшись в темноте выкрученных лампочек, просто уснул и стал выскальзывать. Его тело буквально втащили в дальнюю комнату и нераздето-неразуто закатили на широкую нерасправленную кровать. «Все. Трупчик»… Оставшиеся в живых сгрудились на кухне около банки растворимого кофе. Барышни сидели на двух табуретах, Сергей примостился на подоконнике, а длинного Федю задвинули прямо на пол.

— Что это был за спортсмен?

— Этот? Он не спортсмен. То есть не настоящий спортсмен. Офицер-гэрэушник. Преподает тут недалеко в их секретной школе будущим шпионам.

— Та-ак. То-то все вокруг с анекдотами скромничали. Знали и молчали. Молчали! Хорошо, что я до Бровеносца в потемках как раз две рюмки не дошел: «Доогии тоаищи». А она?

— Она — да. Чемпионка СССР по плаванью.

— Забавная компания…

— Павел не коренной. Женился тоже на итээровке. Поэтому хватается за любые связи без разбора.

— А я Бутурина раньше только на афишах видела. Не таким представляла.

— Он сильно сдал. Конечно, когда начинают забывать. Но нового-то ничего приличного…

— Жаль.

— Конечно, жаль дедушку…

Трехкомнатная улучшенной планировки квартира была почти пуста. Старшая сестра Феликса месяц назад эмигрировала с мужем в Израиль, в счет оставляемых своих метров жилой площади распродав всю мебель и, главное, шикарную родительскую библиотеку. Остался только антикварный резной буфет и фотографии. Но пустота — это только относительно пола, в смысле, что сидеть было не на чем. А вообще-то пустой квартиру никто бы не назвал: все стены «гостиной» были увешаны от потолка. Когда в комнате щелкнул выключатель, Сергей, Лерка и Федя просто онемели. Большие и маленькие, вытянутые и квадратные, круглые, многоугольные и составленные из разных блоков — все вокруг равномерно покрывали аппликационные коврики. Милые примитивистские сюжеты со сказочными лебедями, русалками и скакунами, собранные из множества разноцветных кусочков и лоскуточков, радужно играли различными фактурами. Бабы с плетеными коромыслами, белые храмы с парчовыми куполами, райские кущи с отливающими шелками яблочками, павлины… А в противоположную стену уже влип Федор. Такой коллекции струнных и иных инструментов ему видеть не приходилось. Гитары ручной работы — шести, семиструнные, четырнадцати с двойным грифом, а далее старинная, инкрустированная костью и перламутром лютня, итальянская мандолина, афганский рубоб, банджо. Даже настоящая чилийская «черепашка» и реконструированная колесная лира. А еще скрипка, виолончель, аккордеон, кугиклы. Несколько индийских, китайских и японских дудок и флейт. Барабаны, бубны, кастаньеты, трещотки…

— Феликс на всем играет. Он даже одно время в цирке музыкальным эксцентриком выступал. Клоуном.

Ольга наслаждалась их лицами. Какой тут сон? Они с расширенными зрачками бродили по большой комнате, кончиками пальцев касаясь красоты. «А, может, теперь еще и чайку поставить?» Да! Все равно уже светает. Скоро автобусы пойдут. «А вы разрешите мне к вам как-нибудь специально приехать»? — «Федор тоже играет на гитаре, мандолине и балалайке. Хоть и учится в Тимирязевской. В Гнесинку, чукча, провалился». — «Да, я так хочу позаниматься с Феликсом. Ели можно…» — «И ты, Брут, бросаешь учителя? Своего Бутурина?» — «Но…» — «Брут! Брут!!»