Такая вот странная жизнь - Энрике Вила-Матас Страница 20

– По правде сказать, в вашей парикмахерской действительно чувствуешь себя очень уютно, – сказал я.

– Да, но готов поспорить: вам ни за что не догадаться, почему мне здесь так хорошо.

– Догадаться не так уж и трудно. Потому что вы работаете. Вам нравится работать.

– Вот и ошибаетесь! Я же сказал, что вам не понять, почему мне так хорошо здесь, когда снаружи льет дождь. Я радуюсь, от души радуюсь тому, что у меня есть надежное укрытие, когда там, на улице, все эти сволочи мокнут. И я порадовался бы куда больше, был бы просто счастлив узнать, что в кого-нибудь там, снаружи, попала молния.

До чего неприятный человек, подумал я, хотя, вполне возможно, характер парикмахера резко переменился после гибели двух самых любимых и близких ему людей. Так или иначе, но теперь у меня не осталось никаких сомнений: Гедес ненавидит все человечество.

– А вот я никому на свете не желаю зла, – бросил я.

– Да? А вот я, напротив, искренне радуюсь при одной только мысли, что многим из множества омерзительных людишек, которые живут в нашем городе, приходится несладко. Вас это возмущает? Признайтесь!

Я ничего не ответил, но его слова и на самом деле меня возмутили. Такого я действительно не ожидал.

– Как поживают ваши книжки? – вроде бы ни с того ни с сего спросил парикмахер.

Такого вопроса я тоже никак не ожидал и очень даже удивился. Выходит, ему известно, что я пишу романы.

– Хорошо поживают, отлично, – ответил я после короткой заминки.

– И о чем же вы пишете теперь, позвольте спросить?

Я, разумеется, не собирался признаваться, что как раз теперь пишу главу, целиком посвященную его собственной несчастной жизни, и что эта глава из-за его упрямого нежелания мне помочь безнадежно забуксовала.

– Я пишу роман про жизнь человека, который за всеми шпионит, – ответил я.

Он чуть помолчал, словно мои слова каким-то образом его задели.

– За всеми, говорите? – переспросил он наконец.

– Да, за всеми. За собственными родителями, а еще за писателями и художниками, а в годы холодной войны он шпионил за русскими шпионами, потом – за соседями и за тем, что происходит в магазинах оптических приборов, потом – за тем, как совершается обряд причастия, потом – за парикмахерами, да-да, за парикмахерами, с которыми ему доводится иметь дело, – короче, буквально за всеми.

– И за парикмахерами тоже?

Я понял, что не следовало упоминать его собратьев по ремеслу, но отступать было поздно.

– А что? – ответил я. – Коли уж человек шпионит за всеми подряд, то почему бы ему не включить в круг наблюдения и парикмахеров?

Последовало долгое молчание – видимо, он переваривал мои слова. Во мне же пробудилась легкая тревога: я заметил, как стала подрагивать у него рука, когда он принялся за мой левый висок. У меня не шло из головы его недавнее признание в любви ко злу. Но тут я понял, что именно вызывает раздражение Гедеса, и сразу успокоился. В парикмахерской не осталось других клиентов, кроме меня, и юный ученик позволил себе расслабиться – слушал наш разговор и ничегошеньки не делал. Мало того, он буквально пожирал нас глазами. И тогда Гедес прикрикнул на него:

– Ну чего уставился? Так и будешь на нас глаза пялить? Нечем заняться – ступай к Муньосу, принеси мне кофе. Или хочешь получить по уху? А то ведь и вообще могу тебя отсюда турнуть… Запомни, мне не нравится, когда меня вот так фотографируют, понял? Я совсем как те негры из Африки, которые считают, что тот, кто их фотографирует, крадет у них душу.

Я услышал быстрые шаги молодого помощника, когда тот выскочил на улицу Дурбан, чтобы бежать за кофе для хозяина.

– Эй, бестолочь, зонтик возьми! – крикнул ему вдогонку Гедес, и я по звуку шагов понял, что парень резко развернулся, схватил зонтик и снова ринулся наружу.

Тут парикмахер неожиданно доказал, что и он не лишен чувства юмора.

– Этому парню нравится бить баклуши, и, сдается мне, он обожает подслушивать мои разговоры с клиентами. То есть я о чем говорю? Вы, видать, правы: и за нами, за парикмахерами, тоже вполне можно шпионить.

Чтобы снова не повисло молчание, способное парализовать достигнутый вроде бы успех, я, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, которая поможет вытянуть из парикмахера хоть самую ничтожную подробность его трагической жизни, решил поддержать начатую им тему:

– Между прочим, история знает сколько угодно случаев, когда и сами парикмахеры были шпионами. Вам это известно?

У меня вдруг забрезжила надежда, что и он может рассказать что-то про шпионов, и вечером я использую это в своей лекции.

– Если вы намекаете на меня, то ошибаетесь… А вот в том парне, моем ученике, в нем действительно что-то такое есть, но он, как ни поверни, пока всего лишь любитель. Вы ведь, полагаю, не станете утверждать, будто среди парикмахеров были и профессиональные шпионы – я, честно признаюсь, ни про одного такого не слыхал.

– Что, и про гамбургского парикмахера не слыхали? – начал я сочинять на ходу.

Я заметил, как у него снова мелко запульсировала жилка на запястье. Это пугало меня с каждой секундой все больше, особенно при мысли, что бритва вот-вот окажется совсем близко от моего горла.

– Нет, никогда не слыхал, – ответил Гедес.

– Да? А он, между тем, прославился в годы Второй мировой войны. Даже странно, что вы о нем ничего не знаете.

– У меня дома, к вашему сведению, имеются разные энциклопедии, да и про войну я много всего читал, но про этого парикмахера мне никогда ничего не попадалось. И на кого же работал ваш герой?

По тону вопроса было легко догадаться, что он не слишком мне верит. Я решил, что лучше перемешать вымысел с реальными фактами, то есть воспользоваться излюбленным приемом двойных агентов, чьи донесения всегда содержат долю правдивой информации, чтобы фальшивые сведения выглядели достовернее.

– С самого начала ему поручили найти некое конкретное лицо, враждебно, как было установлено, настроенное по отношению к собственному правительству. Парикмахер потратил на это задание очень много времени, и вдруг обнаружилось – по чистой случайности, – что нужный человек живет рядом с ним, в соседней квартире.

– И что же это была за случайность?

– В один прекрасный день кто-то перепутал двери и позвонил в квартиру парикмахера, назвав фамилию типа, которого тот безуспешно искал по всему городу, – вот так он и выполнил задание.

Гедес несколько секунд помолчал, видимо, обдумывал услышанное. Потом спросил:

– Вы только не сказали, на кого работал ваш парикмахер. Ведь это самое важное…

Я чуть помедлил с ответом, не понимая, почему именно это казалось Гедесу самым важным.