Дембельский аккорд - Виталий Кривенко Страница 20

— Там впереди БТРа лежит, — ответил Урал.

— Да на хрен он сдался, этот твой дух, — сказал я Уралу, и крикнул Туркмену:

— Туркмен! Там где-то впереди БТРа дух раненый лежит, переедь через него.

— Щас сделаем, какой базар, — ответил Туркмен.

БТР сначала отъехал назад, потом резко двинулся вперед.

— Аля, бесмеля, готов душара, — произнес Туркмен.

В командирский люк заглянул Хасан и выкрикнул:

— Э-э, мы духа задавили!

— А тебе что, жалко его стало? — спросил Туркмен.

— Да в общем нет, ну я думал, может, взяли бы его с собой, да поприкаловались бы с него.

— Что, за два года не наприкаловался еще? — сказал я Хасану.

— Да он, наверно, снюхался с этим духом, пока они там базарили, — приколол Хасана Туркмен.

— Да, кстати, а о чем вы там с этим духом трещали, а, Хасан? — спросил я его.

— Я спрашивал, откуда они.

— Ну, и откуда?

— С гор, там у них бой идет с десантурой, а эти раненых развозили по кишлакам, и тут мы им обломились, ну а дальше случилось то, что случилось, — ответил Хасан и голова его исчезла из поля зрения.

Урал разорвал санитарный пакет и достал бинт. Качок убрал руку с окровавленным шматком бинта, кровь хлынула из раны. Урал по быстрому начал перевязывать рану.

— Может, зашьем рану, Качок ты как на это смотришь? — предложил я.

— Смотрю отрицательно, ты и так мне чуть кишки не вырвал, — проговорил Качок, стиснув от боли зубы.

— Скажи спасибо, что рубашка развернулась так ровно, а то бы точно кишки вырвало.

— Да уж, ты прав, Юра, мне самому интересно, как это она так ровно распласталась.

— А куда ты ее денешь, а, Качок, на шее будешь таскать, да? — поинтересовался Урал.

— В жопу засуну, — простонав, ответил Качок.

— А ну, покажи, как ты это сделаешь? — спросил я Качка.

— Да пошел ты, и без того тошно. Черт что-то кровяна хлещет через бинт, — приподнимаясь и смотря на рану сказал Качок.

— Урал, на еще пакет, намотай побольше, — я подал Уралу еще один пакет.

— Качок! Как ты там, живой еще!? — крикнул Хасан, опять заглянув в командирский люк.

— Нет, не живой, помер ужо! — ответил ему Качок.

— Пусть будет земля тебе пухом, Качок, — опять крикнул Хасан.

— Аминь, — ответил Качок.

— Хасан, забей лучше косяк, — обратился я к Хасану.

— Осталось всего на косяк, и больше нету, — ответил Хасан.

— Забивай давай, приедем на место, у пацанов возьмем, — сказал я.

Хасан запрыгнул в командирское сиденье и принялся за дело, он достал иголку, насадил на нее кусочек чарса, потом подогрел его на огне от спички, и раздавил пальцами.

Мы часто так делали, грели чарс на огне, и пока он горячий, раздавливали его пальцами, а так он был прессованный и жесткий. Иногда мы отламывали от лепешки маленькие кропалики величиной со спичечную головку, но этот процесс был долгим, да и пальцы от этого болели, особенно указательный и большой, и ногти этих пальцев всегда нарывали.

Окно напротив командирского сиденья было закрыто защитным щитком, так как оно было выбито пулей от ДШКа. Хасан сначала привстал поближе к открытому люку, но там был ветер, который мог сдуть чарс с ладони, Хасан наклонился к Туркмену и стал забивать, пользуясь светом от его окна.

— Хасан, не мешай ехать, иди забей возле лампочки, — сказал Туркмен отталкивая Хасана.

— Дай забить, Туркмен, потерпишь пару минут, — возмутился Хасан и снова наклонился к водительскому окну.

— Хасан, сука! Над обрывом едем, не видишь что ли. Вали отсюда со своим чарсом, сейчас, вон, в пропасть улетим к чертям собачьим, — крикнул Туркмен и снова отпихнул Хасана. На этот раз Хасан перелез в десантный отсек, и начал забивать под лампочкой, плафоны в десантном отсеке были бледно-зеленого цвета, и видимость была плохая, но руки Хасана были с детства натренированны на это дело, и он без особого труда забил косяк. После чего посмотрел на нас, и спросил:

— Ну, кто будет?

— Все будут, чего зря спрашивать, — сказал я Хасану.

— Я не буду, мне и браги хватает, — ответил Туркмен.

— А я курну маленько, — отозвался Качок.

— Может Сапога обдолбим, — предложил Урал.

— Да он тогда ваще потеряется навсегда, и бесповоротно, — ляпнул Хасан, прикуривая косяк.

Мы курнули косяк, стало легко и свободно, все обломы, те, что были и те, что будут, стали как-то глубоко похеру. Я прыгнул в командирское кресло и натянул шлемофон, как раз в это время шли переговоры между ротным и комбатом, из наушников доносилось прерывистые слова:

— Березка, Березка, я Тайга. Как слышно? Прием.

Березка — это позывной нашей роты, а Тайга — это комбат, он был родом из Сибири, и позывной у него был или Тайга, или Сосна.

Дальше послышался ответ ротного:

— Я Березка, слышно нормально. Где вы, Тайга?

— В одиннадцатом квадрате. Березка, почему не выходили на связь, как у вас?

— У нас все нормально, с караваном пришлось повозиться, один ранен, но не тяжело.

— Березка, давайте быстрее подтягивайтесь, до темноты надо кишлак прочесать, сейчас над ним работают штурмовики. Полк уже здесь, артдивизион на подходе. Как понял?

— Все понял, минут через сорок будем на месте. Конец связи.

Я снял шлемофон и повернулся к пацанам.

— Полк уже подъехал.

— Куда подъехал? — спросил Хасан.

— Туда подъехал, — ответил я, показывая указательным пальцем по ходу БТРа.

— Юра, че ты паришься, какой полк, куда подъехал? — опять спросил Хасан.

— Полк, говорю, подъехал, он уже на месте. Понял? Я хрен его знает, где точно, в одиннадцатом квадрате, короче. Но это херня, сейчас на проческу пойдем.

— Че, по рации услышал, да? — спросил Урал.

— Да, ротный с комбатом только что базарили, — ответил я.

— А что еще они базарили? — спросил Туркмен.

— Да не много. Комбат спросил, чего не выходили на связь, полк говорит, уже подошел, в кишлаке работают вертушки, по приезду будем чесать кишлак, в общем.

— А че, завтра что ли нельзя прочесать, обязательно сегодня, — начал возмущаться Хасан.

Я протянул ему шлемофон, и сказал:

— На, скажи это комбату.

Хасан махнул рукой, взял автомат и полез на броню, за ним вылез Урал. Стало слышно, как разносился раскат взрывов, где-то вдалеке.