Адское пламя - Геннадий Прашкевич Страница 20

Мало помалу я начинал прозревать.

Восторженность сменялась критичностью.

Конечно, размышлял я, посылка повести Сергея Беляева «Десятой планеты» очень изящна. Еще одна планета Солнечной системы… Причем расположена (по отношению к Земле) точно за Солнцем… И движется с той же скоростью, как Земля… Этакая планета-невидимка…

Но, восхищаясь, я уже видел главный недостаток повести: робость воображения!

Сергей Беляев изменял себе: из года одна тысяча девятьсот сорок восьмого его герои попадали всего лишь в одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год…

Но я то жил уже в 1957-ом!

И я мог сравнить мир повести, наполненный роскошными мраморными дворцами, с миром провинциальной Тайги, переполненным покосившимися бараками.

Что-то тут не вязалось.

Может и хорошо, думал я, что Сергей Беляев не дожил до 1956 года.

Окружающий мир, боюсь, здорово бы разочаровал писателя.

Но вот «Приключения Сэмюэля Пингля»! Эта вещь была для Антологии!

С этим и Виталий Бугров согласился, а уж он в фантастике знал толк.

«Я родился в 1632 году, в городе Йорке, в зажиточной семье иностранного происхождения; мой отец был родом из Бремена и обосновался сначала в Гулле. Нажив торговлей очень хорошее состояние, он оставил дела и переселился в Йорк. У меня было два старших брата. Один служил во Фландрии, в английском пехотном полку – том самом, которым когда-то командовал знаменитый полковник Локгарт; он дослужился до чина подполковника и был убит в сражении с испанцами под Дюнкирхеном. Что сталось со вторым моим братом, я не знаю, как не знали мои отец и мать, что сталось со мной…»

И дальше: «Так как в семье я был третьим, то меня не готовили ни к какому ремеслу, и голова моя с юных лет была набита всякими бреднями. Отец мой, который был уже очень стар, дал мне довольно сносное образование в том объеме, в каком можно его получить, воспитываясь дома и посещая городскую школу. Он прочил меня в юристы, но я мечтал о морских путешествиях…»

Но это еще не Сергей Беляев.

Это Даниэль Дефо. А Беляев вот:

«Родился я в конце первой мировой войны в Эшуорфе, крошечном и уютном городке на берегу Атлантического океана, в семье Айзидора Пингля, письмоводителя конторы замка Олдмаунт майората лорда Паклингтона… У родителей я был последним ребенком и единственным, оставшимся в живых. Многочисленные братцы и сестрицы, рождавшиеся раньше меня, умирали в младенчестве…»

И дальше, тыча пальцем в первую попавшуюся страницу:

«Помнится, рассказывал он об одном корабле, который был так велик, что когда становился поперек Дуврского пролива, то его нос упирался в шпиц башни Кале на французском побережье, а развевавшийся на корме флаг смахивал в море с Дуврских скал пасшихся там овец. Мачты этого корабля были так высоки, что мальчишка-юнга, отправлявшийся по вантам на верхушку, опускался обратно на палубу уже глубоким стариком с предлинной бородой…»

Научные идеи романа, правда, уступали описанным приключениям.

Трудно всерьез принять такое вот откровение: «Если из тканей собаки выделить белок и искусственно придать ему способность паразитирования, а затем ввести в организм живой кошки, то можно вызвать перестройку ее белков; это сообщит кошке свойства собаки…»

Я бы даже сказал: нагловатое утверждение.

Зато читался роман на одном дыхании.

А Валентин Иванов!

«Энергии, энергии и энергии! Еще и еще! Сколько ни вырабатывается энергии, ее все же мало человеку!» – так начинался роман В. Иванова «Энергия подвластна нам», изданный в 1951 году в Трудрезервиздате.

Г.И. Гуревич (30.VIII.88): «…Валентин Иванов был из старой русской интеллигенции. Мать его преподавала французский. Сам он был инженером-строителем и пришел в журнал «Знание – сила» со статьями о строительстве. Был он рассудительно разговорчивый, сдружился с Жигаревым, выдал повесть «По следу». Потом была «Энергия подвластна нам», проходила книга жутко трудно, нельзя было и полслова сказать об атомной энергии. Затем последовал «Желтый металл». Эта книга нынче изъята из библиотек. Вот тут впервые проявился, грубо говоря, шовинизм, мягче – национальный патриотизм Валентина Иванова. Идея была: показать, что жадность заглушает всякое родство, во имя золота всякие негодяи готовы предать и родину и свой народ. Но получилось у него, что в компании валютчиков, описанных Ивановым, татары – жадюги, грузины – развратники и фанфароны, русские – просто обманутые дураки, а хуже всех жиды, эти и на сговор с фашистами пойдут. Шум подняли грузины, и книгу изъяли…»

Между прочим, в романе «Энергия подвластна нам» Валентин Иванов замечал как бы между делом: «Исходное действующее вещество, включаясь в ничтожных, по отношению к отрезкам времени, количествах, устремлялось с такой скоростью, что опасный момент образования энергии происходил в значительном удалении от источника…»

Нечто подобное гораздо позже развил Станислав Лем в повести «Голос Неба».

Зато у Валентина Иванова враги пытались ударить по СССР не чем-нибудь, а отраженным от Луны пучком радиоактивных излучений!

А.Р. Палей (10.VIII.88): «…За антилысенковский роман «Остров Таусена» меня лаяли во всех органах прессы, включая «Литературу в школе» и «Естествознание в школе». Результатом было надолго отлучение меня от печати и от всех способов заработка. Берия меня тоже не обошел вниманием, но, к счастью, поздно вспомнил обо мне: взяли 13 февраля 1953 года, а выпустили 31 декабря того же года…

Какие обвинения мне предъявили при вожде? Сначала, что я хотел убить его и Маленкова. Это, конечно, не удалось хоть как-нибудь доказать. Потом – в клевете. И что я не соглашался с докладом Жданова о литературе. Воображаю, как смеялись над этим пунктом в Верховном суде… Все же дали мне 10 лет с последующей высылкой, и я мог бы их реализовать, если бы в начале марта не произошло важнейшее событие (смерть Сталина, – Г.П.), после чего меня реабилитировали, правда, только к Новому году».

14 февраля 1993 года, за несколько дней до столетия Абрама Рувимовича Палея, я посетил его на Полтавской улице (недалеко от столичного стадиона «Динамо»). Слышал он плоховато и напомнил мне Циолковского – чудесный маленький костяной старичок в большом кресле.

Он здорово старался все услышать.

Он был весь полон неистребимого любопытства.

Например, он (написавший «В простор планетный», и «Гольфштрем», и «Остров Таусена») вдруг заинтересовался, а все же каким образом радиоволны проходят сквозь стены?

Время переполняло его.

Он с некоторой обидой вспомнил некую сотрудницу журнала «Революция и культура». Эта милая женщина еще в двадцатые годы принимала у него стихи, правда, никогда их не печатала и чертовски при этом любила жаловаться на жизнь. Будучи человеком добрым, Абрам Рувимович всячески ей сочувствовал: сырая комнатенка… одиночество… безденежье… а профсоюз не позволяет продать пишущую машинку – орудие производства… Когда однажды знакомое лицо в траурной рамке появилось во всех газетах, Палей ахнул – Надежда Аллилуева…