Человек не отсюда - Даниил Гранин Страница 20

* * *

Слава поэта зависит от читателя. Наступает момент, когда поэт становится великим, гениальным, хотя он тот же, чем был, читатель стал другой. В русской поэзии так складывались судьбы Надсона, Апухтина, позже Щипачева, Асадова — сперва восторги, потом забвение. И наоборот — как выросло признание Бродского, Мандельштама.

* * *

Знает ли нынешний кабинет министров и прочие начальники, чего они хотят достигнуть? Не видно. А видно что? Богато жить и не откладывая (Сердюков, Шувалов…).

* * *

В вестибюле музея конная статуя какого-то короля. Перед ней стоит девица. Долго, неподвижно рассматривает. Я подхожу, спрашиваю, кому этот памятник? Она поднимает на меня глаза, пожимает плечами.

Я улыбаюсь, предлагая как бы вступить в разговор, говорю:

— Думаю, что раз вы так смотрите, вы знаете.

— Какая разница кому, — холодно отвечает она.

— Если вам безразлично, чего же вы стоите? — я заканчиваю с маленьким смешком.

Взгляд ее становится тяжелым.

— Вали отсюда.

— Ну и дуреха, — отвечаю я свысока.

Она вздыхает и уходит. Я стою и рассматриваю этого короля, стараясь понять, что ее заинтересовало. Статуя как статуя. «Дуреха», — обиженно повторяю я.

* * *

Мог быть президентом и Хасбулатов. Если бы импичмент Ельцину прошел. Шести голосов не хватило. И началась бы, как Ельцин считает, коммунистическая реставрация.

Накануне депутат с Кубани без всяких шуток спросил депутата Беллу Куркову: «Вешать вас будем. Выбирайте фонарь. Как вас повесить, за шею или за ноги?»

А мне читатель написал: «За „Ленинградское дело“ Маленкова надо вешать, публично, на Дворцовой площади!»

Отель в Сопоте

Приехал вечером и долго сидел в ресторане, пока номер приводили в порядок после попойки русских. Завалился спать. Спать, спать. Не успел даже открыть дверь балконную на море. Разбудило меня солнце и птицы. Встал, открыл балконную дверь. Меня ослепило море. Оно начиналось с дверей, оно продолжало балкон. Птичий гомон заглушал шум моря. Они вопили просто так, как вопят дети, от полноты чувств, от этого только начатого молодого дня. Пустой пляж, чистый, и небо чистое. Появились две женщины, тоже молодые, счастливые. Они скинули на ходу халатики и голышом, визжа, вбежали в море. Они не купались, они легли в море, как в кровать, и нежились, и ласкались с ним. Я видел их обеих в обед. Они уже были в коротеньких юбочках, в майках, густо накрашенные той боевой раскраской, какой отличаются проститутки. Все остальные были деловые люди, они заехали сюда по дороге на день, два, три. Устроили себе перерыв. Проститутки тут не уличные, а курортные. Загорелые, чистенькие. Годные для прогулок, для купания, плавания, серфинга и прочих совместных радостей. Можно веселиться компаниями, составляются они легко, по каким-то неизвестным мне правилам. Проститутки — принадлежность отеля. Как официанты, горничные, но, пожалуй, классом выше. Обслуживают в вашем номере. Пирушки, выпивоны здесь не приняты. Можно, конечно, но неприлично. Русские, они позволяют себе, зато хорошо платят. Между прочим, у себя в номере нашел надпись на балконе: «Полюбил я всадницу, попросил: дай… в задницу». Видно, уборщица не заметила. Или не знает наш великий могучий.

Ко мне подсела одна девица. Узнала, что я из России. Узнала по моему разговору с официанткой. У нее работа начинается с восьми вечера. Пошли погулять. Она здесь проститутка, работа сезонная, зимой едет на Канары, там тоже отель этой фирмы. Они девочки фирменные, что угодно. Работает в номерах. Никаких сутенеров.

* * *

Несбывшаяся мечта Сальвадора Дали — побывать в Ленинграде. Он писал:

«По-моему, самым великим художником России в широком смысле этого слова был Петр I, который нарисовал в своем воображении замечательный город и создал его на огромном холсте природы. Я представляю себе Ленинград строгим, четким, как черно-белая графика. Только талантливый народ мог создать такой город».

Жаль, что так и не удалось ему приехать к нам.

* * *

Их жизнь была рядом совпадений. Счастливых было так много, что Бог не сумел сохранить свое инкогнито.

* * *

Термопара начинает сразу взаимодействовать, образ удачного замужества.

* * *

— Могущество страны — это не танки, а компьютеры.

— Вы нас не учите, мы лучше знаем.

— А разве я не прав?

— Я бы вам сказал, но это секретные сведения.

* * *

Однажды генеральным секретарем нашей компартии стал некий Полозков. Как он попал в кресло Сталина, Хрущева и других известных нам личностей — не знаю. Но в суматохе тех дней взобрался. Ненадолго. Проскочил мимо энциклопедических словарей. Но Белла Куркова успела. Настоящая журналистка. На съезде российских депутатов он сидел рядом с ней, и она сфотографировала татуировку на его руке — «Ваня». Чтоб не потерялся, значит.

Вот такой вариант мог быть.

* * *

Мы больше умалчиваем, чем говорим. Если озвучить то, о чем мы молчим, открылось бы совсем иное состояние умов. И стало бы стыдно — да что же мы молчим, если так думаем.

* * *

Первые два года войны, 1941-й и 1942-й, я проходил в БУ. Гимнастерка, галифе — БУ, шинель — БУ, то была слишком короткая, то длинная, пришлось обстричь. Зимой дали ватник, когда офицерское звание получил, к ватнику дали меховую телогрейку. Сперва ботинки с обмотками, потом кирза с портянками. Малое вафельное полотенчико. Вместо носовых платков две тряпицы из старых простыней.

Новое я получил в танковой части. Новое нижнее белье, и гимнастерку, и кожаные штаны, новый ремень, подворотнички, носки. Все пахло свежестью, скрипело. Сапоги — можно было яловые, можно хромовые. Я взял яловые. Практичнее. Перчатки. Рукавички зимние. Помпотех вспомнил, как в Финскую войну выдали рукавицы. Обычные. Без указательного пальца. Начались бои и выяснилось, что стрелять-то в них из винтовки нельзя, курок не нажмешь.

* * *

Ты для них государство, ты платишь им копейки за их тяжелую работу. Это как? А куда идет прибавочная стоимость? Про нее нам талдычили пять лет в институте. Марксизм. За их адову работу.

* * *

Зря я с ним цапался. Он был неплохой мужик. Его вскоре забрали. По «Ленинградскому делу» вменили ему связь с врагом народа Кузнецовым. Был такой секретарь Обкома. Как можно было отказываться от контакта с Обкомом, от партийных указаний, заданий? Абсурд. Кузнецов всю блокаду руководил городом, да и фронтом. И прорывом. Он считался героем блокады. А потом врагом народа. А потом жертвой, невинно репрессирован. Опять героем. А потом… Хотели улицу назвать в его честь. Памятник ему сделать. Нет — не надо. Он подписал столько-то списков на расстрел.