Право на выбор - Михаил Логинов Страница 20

Витек, разумеется, ни о чем такой не подумал: чего тратить время, когда и так все понятно. Он просто указал на собачонку и кратко распорядился: взять!

Вид бегущего бультерьера менее эстетичен, чем вид бегущей борзой, но невзыскательный Витек был в наивысшей степени счастлив. Он уже заранее представлял, чем кончится захватывающая и, будем надеяться, бескровная охота. Сейчас аллею заполнит истерический собачий лай, потом — истерический визг дамы, торопливо хватающее на руки свое сокровище. Джек, как пес умный, добрый и приученный, не будет прыгать на даму, пытаясь вырвать добычу из ее рук. Надо будет и объяснить это даме, только не забыть сообщить: мой пес не терпит, когда орут на хозяина.

Что же касается наземной фазы преследования, то конечно, Джек моську не догонит. Ну, а если догонит, ну кто в этом будет виноват, если честно признаться? Только моська.

Как и ожидал Витек, аллею огласил истошный виз, как он и ожидал, собачонка оказалась на руках у хозяйки — Витек даже вздохнул: как в этом мире все скучно и предсказуемо. Дальше скучать ему не пришлось.

Дама, державшая собачонку в руках, заорала на Джека, вернее не заорала, а рявкнула. Бультерьеру этот голос напомнил голос инструктора, времен краткого и почти бесполезного посещения кратких курсов дрессуры. После еще двух таких же резких выкриков без промаха, Джек сел на землю, со страхом вспоминая то, что следовало в дальнейшем. Наихудшие воспоминания его не подвели: дама опустила собачонку на землю, затем взмахнула поводком, в несколько раз сложенным и вытянула бультерьера, да не один раз, а пять или шесть.

Витек ускорил шаг, приближаясь к месту загадочного происшествия, перевернувшего весь мир в его глазах. Когда оставалось шага три, Джек сидел не двигаясь, будто подвергнутый сильнодействующему гипнозу.

Все же какие зачатки воображения у Витька были и он, в последний момент, шагнул назад, иначе тоже получил бы поводком по роже.

— Ты че? — сказал он, со страхом оглядывая небо и дневное светило: что еще осталось не перевернутым в этом мире.

— А ты чего себе позвТаняешь, обкуренный козел! — ответила дама. Ее ответ длился от трех до пяти минут и включил в себя многое: около тридцати идиом, от банальных до чрезвычайно изысканных, полтора десятка нецензурных загибов, некоторые из которых Витек слышал впервые, краткую лекцию на тему, к какой социальной группе он относится, краткую выдержку из его медицинской карты и короткое футурологическое исследование на тему, каким должен быть идеальный мир и что в этом идеальном мире полагается делать с таким как Витек. Если он еще понял, что такое стерилизация, то слово «эвтаназия» оставила осадок чего-то незнакомого, а значит — пугающего. Сосредоточиться на смысле сказанного мешал собачий поводок, как пропеллер, мелькавший перед носом.

Витьку стало по-настоящему страшно: он осознал, насколько крепка двухсторонняя связь между хозяином и собакой. Если Джек хотя бы молча стоял, если бы он хотя бы сидел, но лаял… Сейчас же его пес выражал полную покорность и равную готовность, как к милости, так и к продолжению экзекуции. Витек внезапно почувствовал себя тоже сидящим «на хвостике». Он не просто боялся, он чувствовал, что боится, что намного хуже.

Внезапно зазвонил мобильник, не у него, у дамы. Дама подняла аппарат и в организме окончательно струхнувшего Витька начались процессы, связанные как с сердцем, так и с другим, менее благородным органом. Сейчас дама расскажет кому-то о происходящем, после чего сюда приедут и ему придется на практике узнать, и что такое стерилизация, и что такое эвтаназия.

— Мишь, привет! Спасибо, в порядке. Куда? Ирхайск? Где эта…? Сибирь? Погоди, сейчас тут разберусь с одним козлом, перезвоню.

Однако когда дама отключила мобильник, разбираться было не с кем. Витек и его пес, удалялись вглубь аллеи. Нельзя сказать, что бегом, но тем уверенным спортивным шагом, который полезен для здоровья хозяина, да и собаке обеспечивает не менее полезную легкую трусцу.

* * *

— Я еще про третью газету не рассказал, — Гоша отбросил скомканную салфетку. — Очень смешная газетка и самая независимая. Называется «Красный рассвет», считается коммунистической газетой, но не от Зюганова, а от РКРП. Самое смешное, городская организация КПРФ у нас есть, а их официальный орган — совсем заглох, выходит, ну, наверное экземпляров триста. А из «правильных коммунистов» у нас только один — редактор этого самого рассвета. Эльдар Шаффутдинов, по кличке «Спартак». Это нечто… Это надо читать… «Зюганов утверждает, что тех, кто обокрал и унизил Россию, надо судить судом народа. Разве этот ревизионист знает историю? Тех, о ком он говорит, во время революций не судили никогда. Народ выносил им приговоры и сам исполнял на ближайшем фонаре». Или: «Иудушка, разваливший свой завод, стал мэром, чтобы развалить город». У него даже программка особая — у нас газета без программки невозможна. Он сам пишет комментарии к некоторым фильмам: «Четверо студентов бросили вызов коррумпированной власти и поддерживаемой ею организованной преступности». Это про «Карты, деньги, два ствола». Еще: «Простой шотландец не смог смириться с тем, как хозяйничают на его родине солдаты британского миротворческого корпуса, посланного туда моральным предшественником Тони Блэра». Это, разумеется, про «Храброе сердце» с Мейлом Гиббсоном.

— И как же его не закрыли? — спросил Толик. — Не за Блэра, естественно, а за мэра.

— Закрывали. Но наш Спартак — ас по судам. А председатель нашего городского суда, к счастью, всего боится. Я не оговорился — если бы она боялась только Батьку, тут вообще не было бы жизни. Он и голодовку держал две недели, и почти бесплатно привез очень неплохого адвоката — в общем остался при своей газете. Батька ничего сделать с ним не смог. Ему башку проломили — вышел из больницы, пишет по-прежнему. Поломали технику — начал работать на машинке. Все, что мог Батька сделать, так это не пускать газету в киоски. В этой истории, Батька проявился полностью. Каким бы тупым он не казался, но напролом, до конца он не прет. Как бык, который боится за свои рога.

— А кто вообще этот Батька? — спросил Толик. — Если, конечно, ты понял вопрос.

— Понял. Это крепкий хозяйственник с развалившегося завода. Власть он взял после того, как городом четыре года правил мэр-демагог Фомин. На самом деле, Назаренко и Фомин, что по управленческим данным, что по демагогии друг друга стоят, но народу было все равно за кого, лишь бы кто-то другой и обязательно с производственной болтовней. Коммуниста подходящего не нашлось, да и коммунистов у нас недолюбливают. Нет, не так чтобы вообще, просто рассказки о славном прошлом здесь не проходят — город на треть из ссыльно-поселенцев. Потом еще из Степлага у нас много осело. Вообще, вся эта кулацко-зэковская история города много объясняет. Для некоторых любое новое начальство — просто новый этап. Не в переносном, в прямом смысле слова.

— А как живут люди? — спросил Олег.

— Смотря кто. Те, кто держатся на «Катке», у них что-то среднее между зарплатой и пособием, по пятьсот рублей в месяц. За эти деньги, правда, не надо работать. Есть нефтяники — они работают вахтой и получают, по нынешним меркам — можно в этом крутом кабаке и завтракать, и ужинать. Нефтяников, конечно, немного. Да, не забыть бы, еще два сильных производства: ЦБК и кирпичный завод. Кирпичный — условно, там делают еще плитку, кафель, собираются лить бетонные блоки. Зарплата, конечно, не нефтяная, зато рабочих мест побольше. И еще есть пивное производство, тоже, кстати, пятая часть всех городских налогов. Но там такая технология, что штат небольшой. Хозяева ЦБК и Кирпичного — Савушкин и Баринов (Толька тихо толкнул Олега — не проговорись о знакомстве). Это уже другие корни нашего города: недострелянное купечество.