На суше и на море - Збигнев Крушиньский Страница 2

Там я чаще всего сажусь на лавку, заношу номера машин в рубрики под соответствующим часом. Жду, наблюдаю, фиксирую нарушения, которых набирается столько, что пока еще не было случая, чтобы блокнота хватило больше чем на неделю. Ничего не подозревающие пешеходы проходят мимо. Передо мною панорама упорядоченного города с башнями костелов для молитвы, с трубой теплоцентрали, отдающей энергию по магистрали, которая зимой отметит газон незамерзающей полосой, с подъемным краном, на мгновенье застывшим, перед тем как опустить груз. Слетаются голуби с необоснованной надеждой, что стану их кормить. Пенсионер заводит со мной разговор, почему-то решив, что нашел собеседника. Я в разговор не вступаю, продолжаю наблюдать.

Ближе к 12 движение усиливается. Большинство мест, на которых парковка разрешена не больше 15 минут, оказывается занятым. Я отсчитываю время, минута за минутой, для каждого подъезжающего автомобиля по новой, как будто стрелки часов бегут одна за другой, передавая эстафету. Бывает и так, что у кого-то получается уложиться в отведенную четверть часа, и я мог бы вычеркнуть его, иди, мол, гуляй, но по опыту знаю, что раньше или позже он вернется, и тогда вот таких я на всякий случай заключаю в скобки.

А иногда случается и так, что прибегает человек на пятнадцатой минуте и не знаешь, в какую рубрику его занести, потому как он балансирует на грани соблюдения правил и их нарушения. К таким этим я подхожу либерально. Но бывает порой, что кто-то пытается меня обмануть: паркует, потом возвращается вроде как в положенное время, садится, а уезжать и не думает, остается в машине, потом снова выходит, надеясь, что время ему будут отсчитывать с нуля. Ничего подобного, золотой мой, время только плюсуется.

Есть и такие, кто путает паркинг с залом ожидания и вообще не выходит из машины. Они достают газету, небрежно листают ее, многократно возвращаясь к одной и той же странице. Сидят, ждут тех, с кем договорились, считая, что есть еще время, но нет — время неумолимо. Они зевают, скучают, ничего не происходит, тот, с кем договорились, не приходит, минуты пролетают, четверть часа — и время начинает работать против них. И хотя лично у меня нет ни водительских прав, ни автомобиля, я не удивлюсь, если окажется, что те же самые водители, которые мешкают с отъездом в положенное время, в другом месте, где-нибудь на застроенной территории, превышают скорость.

Еще не время подводить итоги, но из наблюдений, сделанных в течение недели, с 11.30 до 15.00 следует, что на пространстве 16 парковочных мест, на которых можно стоять не более четверти часа, суммарное время парковки, выходящей за лимит, составляет свыше 180 часов, т. е. почти неделю. Неделю, и это считая лишь до 15.00. Это должно дать представление о размерах явления. Можно сделать вывод, что в среднем на легально отпущенную четверть часа приходится другая четверть — нелегальная.

Как это выглядит на практике? Если кто-то, допустим, подъезжает в 12, в самый что ни на есть полдень, когда солнце стоит между башней костела Девы Марии и ратушью (если на дворе сентябрь, солнечный, чтобы без туч на небе), находит свободное место, что, как я уже говорил, нелегко, особенно в будни, захлопывает дверцу, включает сигнализацию, предварительно закрепив на руле блокиратор, уткнув его длинный конец в лобовое стекло, вылезает, удаляется быстрым шагом, вскоре исчезая за углом, — у него несколько срочных, не терпящих отлагательства дел: получить посылку на почте с уведомлением о вручении, ибо пославший хочет иметь документальное доказательство, что посылка попала в руки адресата, купить вино на званый ужин, столько раз уже переносившийся, что припасенное к нему неделю как кончилось, спросить в аптеке лекарство, что доктор прописал, иначе болезнь совсем одолеет. Четверть часа, легальная четверть, истекает уже на почте, в момент подписания квитанции в окошке, несколько «добрых» минут тем временем съедает очередь. «Ваш паспорт». — «Где расписаться?» — Расписывается загогулиной.

Сейчас 12.15, и ряд факторов свидетельствует, что подозреваемый безусловно в курсе. Он достает из конверта листок и с пониманием, кивая головой, читает повестку с требованием дать объяснения по вопросам уплаты налогов. Направляется к выходу, над которым старые часы с секундомером показывают перебор в 8 минут. В дверях почты он встречает случайно оказавшегося в этом районе свидетеля, которого давно не видел. Что у него? Как жена? Мог бы позвонить. Могли бы как-нибудь заскочить, поболтать, дать показания. Однако он должен лететь, по делам, вызванный дальше, пока что в качестве подозреваемого.

В аптеке, занимающей острый угол сквера, он в обход очереди бросает вопрос женщине в белом халате, магистру-фармацевту. «Да, есть, капли» — и тогда, к сожалению, он вынужден вернуться в хвост очереди и отстоять свое, положенное. Таким образом он теряет еще десять минут, будучи в состоянии самовольного удаления от парковки.

«Вино!» — вспоминает он уже на пути, как ему было показалось, обратном. Возвращается и пропадает в винно-водочном, открытом круглосуточно, как и расположенный при входе пункт обмена валюты. «Две бутылки» — заплатит в местной валюте и одним махом сгребет сдачу в карман. Выходит и чуть ли не бегом возвращается на паркинг. Я уже издали вижу, воткнут ли штраф между дворником и стеклом. «Нету!» — значит, на этот раз ему повезло. Закуривает, отъезжает. И не ведает того, что нарушение зафиксировано, и потребуется еще много времени, прежде чем оно будет прощено за давностью лет.

Список свершаемых ими деяний длинен, а точнее — бесконечен. Они приобретают товары разного происхождения, не исключено, что для дальнейшей деятельности (которую они ведут на неподотчетной мне территории). Продовольственные, содержащие жиры и холестерин. Спиртное, предназначенное для торжественных случаев. В аптеке — точно дозируемые препараты. В овощном — в зависимости от сезона — свежие, впрочем, иногда успевшие завянуть, в кочнах или наоборот, в кадках, нашинкованные, засоленные. В турбюро резервируют места, гарантируя себе в случае чего путь к отступлению.

Встречаются и с пониманием дела говорят о погоде, хотя имели бы право молчать, воздержаться от ответа, поскольку он может ненароком навредить, вместе с загрязнением среды окислами. Идет дождь и смывает следы, падает давление, и они чуют это костями. Весна — форсиции окрашиваются в желтый цвет, а листья наоборот — зеленеют.

Порой они действуют обдуманно расчетливо, по заранее составленному плану, прочитывая список неотложных дел в соответствии с детально разработанным планом; другой раз — аффективно, бурно жестикулируя. «Ничего подобного!» — кричат они, предавая сомнениям, казалось бы, неоспоримые факты.

Принимая во внимание фактор усталости, они могут и на лавочку сесть. Отдыхают, слетаются голуби в надежде, что им обломится. Крыши блестят черепицей, купола не худеют, водостоки покрываются зеленью, но иначе, чем кирпич, застывающий в массе. По улице идет пестро разодетая публика. Едут машины, не выстраиваясь в колонну. На стене замазанная надпись выделяется сливочного цвета пятном без структуры.

Если поднять голову и посмотреть налево, на лестницу, ведущую к речному откосу, то нашему взору откроется более широкий фон, на котором разворачиваются события. Мы увидим реку, текущую в направлении, указанном стрелкой, подвергнутую регуляции русла, судоходную до невидимой среди ивняка плотины, перед которой белый экскурсионный водный трамвайчик делает крутой вираж, и те, кто сидел лицом по ходу движения, оборачиваются спиной, а охрипший от хронологии гид может немного передохнуть, поскольку панораму города с замком и костелами, вечно жаждущими внимания к себе, сменила картина современных застроек, и так понятных, не требующих пояснений.