Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская Страница 2
Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Акция Pussy Riot в ХХС сделала то, что и должно сделать искусство – причем как раз искусство гуманистическое: она сделала окончательно проявленными и всем видными черты сегодняшней действительности. В этом случае – самые отвратительные черты. Можно было сколько угодно повторять, например, «смотрите: жестокость, самодовольство, любовь к деньгам и власти нам прикрывают распятым Христом», и этого почти никто не слышал. «Богородица, Путина прогони» услышали все.
У письма Толоконниковой из колонии есть то же качество, что и у панк-молебна: его услышали все. Одна из самых идиотских реакций на это письмо (и при этом довольно частая) – «Что это вы все так всполошились? Что, разве вы раньше не знали, что в колониях ужасные условия?». Сила слова мерится как раз его способностью всполошить. Сила слова писательского – тем более.
«Это письмо своей нравственной ценностью перевесит всю многотомную современную философию» – эти слова сказаны чуть более ста лет назад о письме другой русской девушки из другой русской тюрьмы, но – если вынести за скобки их намеренно преувеличенную восторженность – их вполне можно применить и здесь.
Подобную нравственную ценность русский религиозный философ Семен Франк, автор знаменитой книги «Душа человека», увидел в письме, написанном перед казнью двадцатилетней эсеркой-максималисткой Натальей Климовой (казнь вскоре была заменена на пожизненное заключение, и арестантке удалось бежать из тюрьмы – в царской России надзирать и наказывать умели куда хуже, чем в России последующей).
Климова не танцевала в неположенных местах – она участвовала в подготовке так называемого «взрыва на Аптекарском острове» (покушении на Столыпина, в котором было убито и покалечено более 100 человек). Ее письмо – это констатация того, что человеком можно остаться и перед лицом мучающего прошедшего и ужасающего будущего. Письмо Толоконниковой тоже констатация – что человеком можно остаться перед лицом мучающего и ужасающего настоящего. И в этом, безусловно, не меньше нравственной ценности.
Тут пора уже немного выдохнуть и отметить вещь менее возвышенную, но при этом важную: текст Толоконниковой, ко всему прочему, очень хорошо написан – в литературном смысле. «Я бросалась на машину с отверткой в руках в отчаянной надежде ее починить. Руки пробиты иглами и поцарапаны, кровь размазывается по столу, но ты все равно пытаешься шить. Потому что ты – часть конвейерного производства. А чертова машина ломается и ломается». Такого умения подбирать слова, такой энергии, выразительности у тех, кто здесь занимается писанием, я не встречала давно.
Корней Чуковский (в десятые годы двадцатого века он последовательно занимался литературной критикой) отнес письмо Натальи Климовой к «лучшим страницам русской литературы за 1908 год». Несколько страниц письма Надежды Толоконниковой – если честно делать такие обзоры, – безусловно, следует признать лучшими страницами русской литературы за год нынешний. И за предыдущий. Да что тут считать.
В качестве примечания: заметка об эсэрке-максималистке Наталье Климовой и ее знаменитом письме из тюрьмы, которое Корней Чуковский отнес к лучшим страницам русской литературы за 1908 год.
05.04.2013
В ночь на первое июля 1909 года из Московской губернской женской тюрьмы бежало 13 политических арестанток вместе с тюремной надзирательницей Тарасовой, которую они уговорили им помочь.
Побег этот кажется совершенно невероятным, и, например, кинофильм, в точности его воспроизводящий, наверняка обвинили бы в неправдоподобии. Предприятие было организовано так. В половине первого ночи жених одной из девушек (и соратник нескольких по партии эсеров), зайдя за церковную ограду напротив тюрьмы, громко мяукнул – это был знак, что снаружи все спокойно. Тогда Тарасова открыла дверь камеры, заключенные вышли в коридор, связали дежурных надзирательниц (в быстром и бесшумном связывании они несколько месяцев тренировались друг на дружке) и прошли в контору. Ровно в этот момент там зазвонил телефон. Звонил взволнованный чиновник охранного отделения, которому филеры донесли о возможности побега (в эсеровских кругах действовало множество осведомителей). Заспанный, как полагается в ночное время, женский голос ответил звонившему, что все спокойно. После этого беглянки беспрепятственно вышли из неохраняемой двери тюремной конторы на улицу.
«Заспанный» женский голос в телефоне принадлежал двадцатичетырехлетней Наталье Климовой, находившейся в тюрьме в ожидании высылки на бессрочную каторгу, которой ей заменили смертную казнь, – она была одним из организаторов «Взрыва на Аптекарском острове» (покушения на Столыпина, в котором сам вновь назначенный премьер-министр практически не пострадал, но было убито и покалечено более 100 человек).
Климова к этому времени была уже знаменитостью – причем более даже литературной, чем революционной. В августе 1908 года в петербургском журнале «Образование» без ведома арестантки было напечатано ее прощальное письмо к близким, датированное 11 декабря 1906 года – тогда она еще ждала казни.
Философ-идеалист Семен Франк откликнулся на этот текст статьей «Преодоление трагедии», в которой сравнивал его с De profundis Оскара Уайльда: «Эти шесть страниц своей нравственной ценностью перевесят всю многотомную современную философию и поэзию трагизма».
Письмо Климовой, действительно, наполнено особым – надломленным и противоречивым каким-то – трагизмом. Декларативно принимающее смерть («я начинаю с трепетным интересом, жгучим любопытством ждать смерти»), оно на самом деле являет собою концентрированный гимн жизни. Заканчивается оно так: «Знаете ли вы, что значит видеть жизнь как на ладони? Видеть отчетливо и ясно все выпуклости и рельефы, которые казались непостижимо громадными… Все мелочи и детали, которые казались слишком микроскопическими для глаз?.. Переживать все это, видеть это так близко… И в то же время чувствовать, что все это так неизмеримо далеко. Знаете ли вы, что значит с нежной внимательностью любоваться этой громадой, трепетно и страстно любить каждое движение, каждое биение пульса молодой, только что развернувшейся жизни?.. И знать, что ни одна секунда не властна над тобой, что одним словом, без страха, без сожаления ты можешь прервать ее, навеки покончив с сознанием…» Это, безусловно, производит впечатление – и немудрено, что молодой литературный критик Корней Чуковский в одном из своих обзоров отнес «Письмо перед казнью» к «лучшим страницам русской литературы за 1908 год».
Климовой вообще свойственно (настоящее время здесь – намеренность, а не ошибка) производить впечатление. Написанная в 1966 году – 48 лет спустя после ее смерти – документальная повесть «Золотая медаль» никогда не встречавшегося с ней Варлама Шаламова полна восторженного чувства. («Влюбиться в Наталью Климову немудрено», – пишет Шаламов, тоже выбирая настоящее время.)
Примерно такого же чувства полна работа Григория Кана «Наталья Климова. Жизнь и борьба», вышедшая в петербургском Издательстве имени Н. И. Новикова. Несмотря на название, отдающее советской биографической серией «Жизнь пламенных революционеров» (его отчасти можно оправдать тем, что Климова и вправду была пламенной революционеркой), это очень хорошая книжка. Во многом именно из-за такого восторженного отношения автора к своей героине, иногда доходящего до совершенной наивности, до каких-то прямо обид за Климову на давно уже умерших людей. Например, про Мережковского с Гиппиус, которым Климова, встретившаяся им в Париже в 1910 году, не понравилась, он пишет, что «они оказались слепы, пройдя мимо яркого, глубокого и талантливого человека».
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии