Ты – моя половинка - Елена Вернер Страница 2

Задумчивая Оля, крупноватая девушка с русой косой в руку толщиной, смотрела на них с укором. Она сидела в углу на кровати, прислонившись к стене спиной, обложенная листами бумаги и потрепанными библиотечными книжками.

Егоза Марина быстро прыгнула на кровать к Оле и схватила ее в охапку. Оля постаралась высвободиться.

– Мариш…

– Да все ты сдашь! Глупенькая! Стоит ли так мучиться?

– Это ты на всех занятиях отвечала. А я… Ни за что бы не подумала, что материаловедение такое сложное… – вздохнула Оля.

Марина скорчила устрашающую физиономию, поддразнила:

– Ох-ох-ох, такое сложное материаловедение…

И звонко рассмеялась, увидев, что Оля тоже улыбается. В ответ Оля взъерошила Маринины короткие волосы.

– Тебе хорошо говорить, – снова вздохнула она, когда Марина вернулась к нарядам. – Мадам Валевская в тебе души не чает. А Валевская – это… Устроенность, уверенность. Работа. А работа – это труд. А труд…

– А труд – это май. А в мае надо гулять!

– Слышали бы тебя экзаменаторы…

Марина пожала плечами и не ответила. Оля снова уткнулась в учебники.

Пока Марина отвлеклась на Олю, Света полностью завладела шкафом и зеркалом и уже заканчивала сборы. Она оглядела себя в ситцевом платье цвета чайной розы в мелкий черный горошек, повернулась к зеркалу спиной и чуть не свернула шею, пытаясь разглядеть наряд сзади. Марина прыснула.

– Ты, Светка, ну точно гусыня. Такая шея у тебя… длинная, – озорно закончила она.

Бледная блондинка Света нахмурилась, кровь прилила к лицу.

– Скажешь тоже. Шея длинная, значит, лебедь, – подняла голову Оля, заступаясь.

– Ну да, лебедь. А я что сказала? – И Марина приняла такой невинный вид, что надувшаяся было Света усмехнулась и покачала головой:

– На тебя, Маринка, решительно невозможно сердиться.

– Решительно! – кивнула та, вытащила из-под стула небольшую сумочку, открыла ее и выудила на свет маленький тюбик губной помады. Подошла к Свете и решительно скомандовала:

– Давай открывай рот. Красить буду.

Света с готовностью выпятила губки. Ей эта процедура была не впервой. Раньше она сама просила Марину накрасить ее, и причин тому было несколько. Во-первых, никто больше не умел так красить губы, как Марина. Они казались одновременно невинными и такими восхитительными после нескольких касаний ее тюбика помады. А во‑вторых, из всех обитательниц общежития у Марины помада была лучшей, иногда даже торгсиновской [1], подаренная щедрыми клиентками в благодарность за сшитое платье или костюм.

Сегодняшняя помада пахла как-то иначе, богаче и вкуснее, и сердце у Светки предательски заныло.

– Что это, Мариш? Дай сюда! – Она быстро выхватила тюбик и прочла название на золотистом тюбике. – Вот это да! Это ж «Коти», с самого Парижу? Мамочка родная, а как пахнет! Ммм…

От неожиданности Светка совсем перестала следить за речью и тут же выдала с головой свое кристальное рабоче-крестьянское происхождение. Косметика от «Коти», иностранного производства, такая знаменитая и недоступная, что о ней не могли даже мечтать, – не то что держать в руках и красить свои пролетарские губы большинство москвичек. И тут эта маленькая драгоценность, прямо на третьем этаже общежития Текстильного института. Света не сводила с тюбика глаз.

– Ну да, «Коти», – улыбнулась Марина, глядя на раскрасневшееся от волнения лицо Светы. – Хочешь, отдам? Да ты бери, бери.

Света испуганно протянула тюбик обратно.

– Ты что?

– А что?

– Это ж…

– Ну да. Мне клиентка отдала. Ей муж привез, а ее такой цвет старит. Вот мне и отдала. А мне этот колер тоже не нравится. А тебе идет. Честное комсомольское!

Света долго стояла молча, на ее лицо набегала то тень, то почти благоговение. Наконец она кивнула и бросилась Марине на шею.

– Мариш! Ты золото! Золото настоящее. Проси что хочешь, ни в чем не откажу.

– Тогда… Буду петь – ты не торопись, – улыбнулась Марина и рассмеялась, глядя на обескураженную Свету.

– Я тороплюсь?

– Нет, это я так, – подмигнула Марина и начала перебирать ворох одежды. Света отошла от зеркала и, сев на стул, стала крутить в руках вожделенную помаду.

Марина тем временем погрузилась в раздумья, покусывая губу и теребя сизую юбку плиссе, лежащую на ее кровати. Потом покосилась на портреты Ленина и Сталина, словно великие вожди могли ей чем-то помочь.

Наконец Марина решилась. Белое крепдешиновое платье с пышным шифоновым подъюбником и синий-синий шелковый пояс вокруг талии. Примерила, подошла к зеркалу.

Оттуда на нее смотрела миленькая брюнетка, стройная, миниатюрная, с большими карими глазами и непокорными растрепанными волосами. И этой брюнетке определенно шло платье. Марина ни разу еще не пожалела, что сшила себе его, хоть Валевская и говорила, что пышная юбка сейчас не так актуальна, как струящаяся или узкая. На ткань ушла зарплата за два месяца. Зато пояс достался бесплатно, из обрезков ткани в пошивочной.

Она деловито повертелась перед зеркалом, завела руку за спину, чтоб не видеть шрам от ожога, подкрасила губы и проворно взбила волосы. Раньше она мечтала о длинных волосах…

Первый раз волосы Марише остригли, когда она только оказалась в приюте. Ей тогда было восемь, и теперь она уже смутно помнила то время. Воспитывал ее отец, мать умерла, произведя малышку на свет. Папа, Иван Тимофеевич, был инженером на заводе, Героем труда, и однажды слег с тифом. А через три дня, как говорится, преставился. Сама Марина тоже заболела, но как-то выдержала, выздоровела и была отправлена в Замоскворецкий приют. Там-то ее и остригли – вшей побоялись. Она до сих пор, вспоминая, ощущала ту наступившую невесомость в голове, когда последние черные пряди упали на дощатый пол.

С тех пор она мечтала о волосах. Но в приюте отращивать запрещали, а потом… Потом она поступила в институт, насмотрелась, как товарки мучаются, грея на дровяной колонке воду, и решила отложить шевелюру на будущее. А через год познакомилась с Валевской.

– Милочка, – сказала Режина Валевская, тронув себя за серьгу тонкими пальцами. – Длинные волосы, это же так немодно! Теперь в фаворе быстрота, живость, легкость и практичность форм. Именно это я вижу у вас на голове.

Теперь Марина изучала свою прическу в зеркале. И должна была признать Режинину правоту. Живость и легкость действительно были налицо. То есть на голове. Даже чересчур, поморщилась Марина. Она бегло пригладила вихор, но тут же забыла о нем и отвернулась. Посмотрела на часы. Половина десятого.