Записки бостонского таксиста - Евгений Бухин Страница 2

Однако вернёмся к теме моего очерка. Как же всё-таки стать писателем, если автор пыжится изо всех сил, а подружиться с главным редактором не может. Не надо отчаиваться. Есть беспроигрышная тема: ваши воспоминания о знакомстве с известными людьми. Вы спросите — какие могут быть знакомства у простого мужика, таксиста к тому же? А вот были! Ну, к примеру, был знаком с Первым секретарём ЦК КПСС товарищем Хрущёвым Никитой Сергеевичем. Было это так. В юности я со своим другом, чей хвалебный отзыв о моём произведении я привёл выше, обошли чуть ли не весь южный берег Крыма. Так вот однажды на пляже в Мисхоре случилось необычное происшествие. Сначала в море неизвестно откуда появилась лодка. На веслах сидел полный мужчина, а на корме — другой, молодой, представительный, с книжкой в руках. Тут все отдыхающие кинулись в море к лодке, потому что полный мужчина был товарищ Хрущёв. Одна женщина, с которой я познакомился на пляже, поплыла держа в зубах целлофановый кулёчек, в который она поместила жалобу на грубые действия по отношению к ней милиции города Архангельска. Как она узнала, что товарищ Хрущёв будет проплывать на лодке именно в этот час мимо пляжа, — ума не приложу. А ведь она специально приехала из Архангельска, чтобы передать свою петицию. Ну, конечно, товарищ Хрущёв немедленно приплыл к берегу, потому что испугался, что эта неорганизованная публика перевернёт лодку и утопит его. Итак, он вышел на берег, взобрался на неизвестно откуда взявшийся валун и попросил народ не мешать ему культурно отдыхать. Тут следует сказать, что сопровождающий с книжкой был одет в модные узкие брюки, а на ногах имел заграничные туфли. А Никита Сергеевич был в белой рубашке до пят из хорошего египетского хлопка, вроде балахон какой-то напялил, и, возможно, без трусов, потому что человек полный и, значит, в жару сильно потеет. Но точно сказать невозможно, балахон-то не просвечивался. Ну, а на ногах ничего не было. А вы говорите — какие могут быть у таксиста знакомства. Покопайтесь в своей памяти — тоже что-нибудь вспомните.

А вот другой пример. Написал я как-то несколько стихотворений. Мне это — всё равно, что плюнуть. Однажды даже один знаток поэзии высказал о моих способностях такое мнение: «Евгений, ты делаешь это легко. Настолько легко, что даже не думаешь о чём ты пишешь». Так вот, написал я стихи и решил показать понимающему человеку. Обратился, конечно, сначала к соседке, знакомая которой прислала мне хвалебный отзыв с другого конца Америки. Ну, соседка кому-то там позвонила, этот неизвестный мне человек тоже с кем-то связался.

В общем, в конечном итоге очутился я в бостонской квартире известного поэта Наума Коржавина. Я тогда чуть ноги себе не поломал, потому что комната была сильно захламлена, а книг — невероятное количество. Некоторые даже на потолке пристроили, потому что для них другого места хозяин не смог найти. Почитал г-н Коржавин мои стихи и сказал следующее:

— Ваши стихи красивы, может быть, кому-то понравятся, может даже кто-то напечатает их. Но мне мало что нравится.

И стал вслух читать стихи Ахматовой. Когда он закончил, я предложил посмотреть мои стихи в большем объёме.

— Нет, — сказал г-н Коржавин, — вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор.

На этом мы и расстались. И теперь, когда моя жена, с которой я пока что ещё не развёлся, начинает приставать — пошли в кино или какое-либо другое место, я про себя думаю:

— Покрутила бы ты, дорогая, двенадцать часов баранку, то в голове была бы одна мечта: пожрать и на боковую.

Но вслух, конечно, культурно повторяю слова Коржавина:

— Нет! вот если бы вам было шестнадцать лет, то был бы другой разговор.

Так что и у таксиста могут быть встречи со значительными людьми.

Вот ещё об одном знакомстве — с другим известным поэтом Виктором Уриным, человеком талантливым, фронтовиком. Его за что из Союза советских писателей выгнали — честный был, не захотел бить гаечным ключом по голове другого поэта. Остальные били и премии получали. Он мне однажды прислал открытку, в которой предлагал возобновить древний обычай и ввести соревнования поэтов в программу олимпийских игр. Я за эту идею, конечно, сразу ухватился. Мне стих написать — всё равно, что плюнуть. Ну, я и поехал к нему. Один наш таксист подрядился отвезти клиента в Нью-Йорк и меня прихватил.

Внешность у г-на Урина была впечатляющей: одет в зелёную хламиду, волосы чуть ли не до пояса, а в них серебряные нити — от возраста. Зашёл я к нему в квартиру и ахнул: вроде попал на склад запасных частей; только на деревянных стеллажах не автомобильные детали, а книги. Стол и два стула, конечно, были, а кровати нет. Может он спал на одной из этих полок. Посадил он меня писать адреса на открытках, предлагающих ввести состязания поэтов в программу олимпийских игр. Сотни адресов я тогда написал, а отправил он к тому времени уже тысячи; и полмира изъездил, пропагандируя свою идею. Принимали его большие люди — президенты разных стран, премьер-министры. Но из-за этих открыток и разъездов г-н Урин сильно поиздержался. Поэтому обед, которым он меня угостил, состоял из плохо сваренной свёклы без масла и соли. Как известно, такой едой во время войны немцы кормили советских военнопленных; а я избаловался на разносолах жены, с которой пока ещё не развёлся. Однако терпел: искусство требует жертв. Но негативный опыт учёл: когда второй раз к нему приехал через пару месяцев, то привёз сардины в масле, бычки в томате, рижские шпроты и пару польских шоколадно-вафельных тортов. На деликатесы г-н Урин отреагировал равнодушно, но скушал, однако, несколько кусков торта. Ел и приговаривал: «Ну ты, брат, меня и уважил».

Когда я рассказывал эти истории моим товарищам, то многие таксисты вытянулись в струнку по стойке смирно и один даже отдал честь; а на очередном собрании меня выбрали президентом «Ассоциации русскоязычных водителей». Так что, господа, стать писателем в наше время проще пареной репы.

Когда я закончил этот очерк, один мой приятель сказал мне, что я могу нажить недоброжелателей и это закончится для меня печально. Он привёл мне в пример судьбу американского классика Эдгара По, который вздумал критиковать собратьев по перу, а в результате лишился литературных заработков и умер нищим. Я ответил, что хотя публикаций у меня много, но редакторы всё равно почти ничего не платят. Хлеб с маслом я покупаю на свои трудовые доллары, заработанные в качестве водителя бостонского такси. А читать мои великие произведения, как говаривал Стендаль, будут в следующем веке.