Красный Элвис - Сергей Жадан Страница 2

Так или иначе, слухи о клубе распространялись и дальше, но волна интереса уже спала, что с самого начала нетрудно было спрогнозировать — в нашем городе есть куда более интересные заведения, скажем Тракторный завод. И вообще, кого интересуют проблемы секс-меньшинств в стране с таким внешним долгом? А то, что клуб, по слухам, крышует губернатор, тоже особого резонанса не вызывало — ничего другого от губернатора, в принципе, и не ждали. Каждый, в конце концов, делает свой бизнес, главное — это чистая совесть и своевременно заполненная декларация об уплате налогов.

С Сан Санычем мы познакомились во время выборов. На вид ему было под сорок, хотя на самом деле он был 74-го года рождения. Просто биография сильнее генов, и Саныч — яркое тому подтверждение. Он ходил в куртке из черной хрустящей кожи и носил с собой пушку — типичный среднестатистический бандит, если я понятно выражаюсь. Впрочем, для бандита он был слишком меланхоличным и мало разговаривал по телефону, время от времени звонил маме, а ему, насколько я помню, вообще никто не звонил. Он сам назвался Сан Санычем во время знакомства и подарил визитку, где золотыми буквами на мелованной бумаге было написано: «Сан Саныч, правозащитник», а внизу были указаны несколько телефонов с лондонским кодом. Саныч сказал, что это — телефоны офиса, я спросил — чьего, но он не ответил. Мы с ним сразу подружились — едва познакомившись, Саныч достал из кармана куртки пушку, сказал, что он за честные выборы, и сообщил, что может достать хоть сто таких пушек. У него было свое представление о честных выборах, отчего бы и нет. Еще он сказал, что у него есть знакомый на «Динамо», который достает стартовые пистолеты и в домашней мастерской перетачивает их на нормальные. «Гляди, — говорил он, — если спилить вот эту хуйню… — он показывал место, в котором, очевидно, и находилась раньше спиленная хуйня, — его можно заряжать нормальными патронами, а главный позитив в том, что никаких претензий со стороны милиции, это же стартовый пистолет. Если хочешь, могу подогнать партию, сорок баксов штука, плюс еще десять, чтобы спилить хуйню. Если надо, могу подогнать удостоверение члена „Динамо“ для полного легалайза». Саныч любил оружие, еще больше любил о нем рассказывать. Постепенно я стал его лучшим другом.

Как-то раз он и рассказал мне о клубе. Сам как-то случайно обмолвился, что, мол, до того, как пойти в правозащитники и выступать за честные выборы, он занимался клубным бизнесом и, оказывается, имел непосредственное отношение к первому официальному гей-клубу — тому самому фантомному учреждению, которое так долго и безрезультатно пыталась спалить прогрессивная молодежь города. Тут я попросил его рассказать поподробнее, и он согласился, мол, о’кей, без проблем, это все давно в прошлом, чего бы и не рассказать.

И рассказал приблизительно такую историю.

Оказывается, он был членом ассоциации «Боксеры за справедливость и социальную адаптацию». Он кое-что рассказывал о них; возникла ассоциация при «Динамо» как общественное объединение бывших профессиональных спортсменов. Чем в действительности занимались «Боксеры за справедливость», точно не известно, но смертность в рядах ассоциации была высокой, каждый месяц кого-нибудь из них обязательно отстреливали, и тогда начинались пышные поминки с участием милицейских чинов и областного руководства. Время от времени, раз в несколько месяцев, «Боксеры за справедливость» устраивали товарищеские матчи со сборной Польши, во всяком случае, они это так называли. К офису подгоняли несколько автобусов, наполняли их боксерами и большим количеством отечественной электротехники, и караван отправлялся в Польшу. Отдельно ехали областное руководство и тренерский штаб. Приехав в Варшаву, боксеры шли на стадион и оптом сплавляли весь товар, после чего праздновали очередную победу отечественного паралимпийского движения. Интрига заключалась в том, что боксером Саныч не был — Саныч был борцом. В смысле, не за справедливость и социальную адаптацию, а вольным борцом. В борцы его привел дедушка. В свое время, в послевоенные годы, дедушка его серьезно занимался вольной борьбой и даже принимал участие в спартакиаде народов СССР, где ему сломали руку, чем он, в свою очередь, несказанно гордился — то есть не сломанной рукой, а фактом участия в спартакиаде. И вот дедушка привел внука на «Динамо». Саныч начал делать успехи. Участвовал в городских соревнованиях, подавал надежды, но через несколько лет ему тоже сломали руку. На тот момент он уже закончил учебу и пробовал делать свой бизнес, что ему не слишком удавалось, тем более — со сломанной рукой. Вот тогда-то он и пришел к «Боксерам за справедливость». «Боксеры за справедливость» посмотрели на его руку, спросили, точно ли он за справедливость и социальную адаптацию, и, получив утвердительный ответ, взяли к себе. Саныч сразу попал в бригаду, контролировавшую рынки в районе Тракторного. Оказалось, что сделать карьеру в этом бизнесе довольно несложно: как только убивали твоего непосредственного начальника, ты сразу же становился на его место. За год Саныч уже командовал небольшим подразделением, снова подавал надежды, однако бизнес ему не понравился: Саныч все-таки имел высшее образование, и погибнуть в неполные тридцать лет от спекулянтской гранаты ему не улыбалось. Тем более что бизнес забирал все свободное время, и личной жизни у Саныча просто не было, если не считать проституток, которых он вылавливал по базарам. Но проституток Саныч не считал, я думаю, они тоже не считали это личной жизнью, скорее, общественно-экономической — так, наверное, будет правильно. И вот Саныч начал серьезно задумываться о своем будущем. Решающим моментом стал случай с бронежилетом. Однажды, находясь в состоянии длительного алкогольного ступора (очевидно, речь шла о каком-то празднике, скорее всего Рождестве Христовом, мне так кажется), подопечные Саныча решили подарить своему молодому боссу бронежилет. Бронежилет они выменяли у работников Киевского Ровд на новый ксерокс, машину последнего поколения. Подарок тут же обмыли, после чего решили испытать. Саныч надел бронежилет, бойцы достали Калашникова. Бронежилет оказался надежной вещью — Саныч выжил, получив всего лишь три пулевых ранения средней тяжести. Но решил на этом остановиться — с карьерой вольного борца не вышло, карьера борца за справедливость и социальную адаптацию складывалась тоже не лучшим образом, нужно было что-то менять.

Зализав раны, Саныч пошел к «Боксерам за справедливость» и попросил отпустить его из бизнеса. «Боксеры за справедливость» справедливо заметили, что в их бизнесе из бизнеса вот так просто не выходят, во всяком случае живыми, но приняли во внимание боевые раны Саныча и согласились. На прощание выразили надежду, что Саныч и далее не потеряет связи с ассоциацией и будет по жизни сохранять верность идеалам борьбы за справедливость и социальную адаптацию, и, напоследок пожелав Санычу скорейшего выздоровления, пошли грузить автобусы отечественной электроаппаратурой.

Так Саныч оказался на улице — без бизнеса и личной жизни, зато с боевым опытом и высшим образованием. Хотя последнее мало кого интересовало. И в этот кризисный момент он встречает Гогу, Георгия Ломая. С Гогой они учились в одном классе, после чего Сан Саныч пошел в борцы, а Гога — в медицинский. Последние несколько лет они не виделись — Саныч, как отмечалось выше, активно занимался движением за социальную адаптацию боксеров, а Гога, как молодой специалист, выехал на Кавказ и принял участие в российско-чеченской войне. Причем, на чьей стороне он принял это участие, определить было сложно, поскольку выступал Гога в качестве подрядчика — закупал у российского Минздрава медикаменты и перепродавал их администрациям грузинских санаториев, где лечились чеченцы. Погорел Гога на анестетиках, неосторожно заказав слишком большую партию, что дало Минздраву все основания поднять накладные и поставить самим себе справедливый вопрос: зачем региональной детской поликлинике, на которую были выписаны все накладные, такая уйма наркотиков? Так Гога вынужден был вернуться домой, по дороге отстреливаясь от обиженных кавказских перекупщиков.