Северная корона. По звездам - Анна Джейн Страница 2

«Дерзкий поступок! – Яркие буквы цвета морской волны взвились над горизонтом, они явно выражали ободрение. – Смелый мальчик. Пусть получит подарок за чистые помыслы и смелость».

Неведомая сила выбросила переставшего дышать Никиту из воды на берег, и над ним, на потемневшем и ставшим темно-синим небе, уничтожив бумажное помятое солнце, вспыхнули яркие звезды. Они образовали полукруглый венец, всполохами переливаясь и сияя, а потом, одна за другой, под предводительством Геммы, самой яркой из них, заскользили по воздуху вниз, к груди Никиты.

Осторожно, одна за другой, звезды вошли в его сердце, запечатлев в нем рисунок Северной Короны.

Никита открыл глаза и резко сел в кровати.

Он проснулся, словно от удара по голове. Правая рука быстро нащупала рукоять ножа у изголовья в зазоре между спинкой дивана и матрасом – привычками разбрасываться Ник не мог да и не желал. Оружие всегда было при нем, и в каждой новой квартире парень имел обычай равномерно распределять его по всем комнатам, чтобы оно находилось в зоне досягаемости. Да и не зря Март говорил, что холодное оружие в кровати оберегает от дурных снов, особенно если клинок отлично, до зеркального блеска, отполирован. Тогда злые духи видят свои жуткие отражения в нем и пугаются, оставляя человека и его сны в покое. Правда, поверья гласили, что лучше всего хранить нож под подушкой, но с этим Андрей, а следом за ним и Ник были не согласны. Слишком много лишних секунд пройдет в случае реальной угрозы, пока будешь доставать оттуда свой нож. Да и опасность порезаться существует – по крайней мере Андрей всегда издевательски намекал младшему брату, что его руки не настолько прямые и ловкие, чтобы однажды не наткнуться на острие клинка, спрятанного под подушкой.

Нож в руке успокаивающе подействовал на Ника. Дыхание его до сих пор оставалось прерывистым, словно он пробежал несколько кругов на спортивной площадке. А там, где билось сердце, было холодно и вязко, словно его, сердце, только что макнули во что-то мокрое, терпкое и ледяное.

Парень и сам не понял, отчего так резко подорвался и почему так жутко себя чувствует. Никогда раньше он не просыпался непонятно от чего, без видимой или слышимой причины. Осторожного и внимательного Никиту мог разбудить любой, даже самый незначительный шум, но сейчас было абсолютно тихо. Даже на улице не слышно было ни шороха. И никаких кошмаров ему вроде бы и не снилось. Ему вообще в последние месяцы почти ничего не являлось во сне: ни хорошее, ни плохое.

Да, Ник Кларский справедливо полагал, что раз наутро он ничего не помнит, то ночью ему ничего и не снится. Усмехаясь сам над собой, считал, что, наверное, нож в кровати все же помогает ему избавиться от снов. Но сейчас, как и всегда, он просто забыл свои черно-белые газетные сновидения.

Парень, приказав сердцу войти в свой обычный ритм, несколько раз глубоко вдохнул, встал с кровати, неспешно подошел к окну и распахнул его, впустив в комнату поток свежего ночного воздуха, который тут же окутал его обнаженный крепкий торс. Сон свой он, естественно, так и не вспомнил, вот только отчего-то перед его внутренним взором стоял образ старшего брата. Ник попытался выкинуть его из головы, но не смог: против Андрея он всегда был бессильным. Ухмыляющийся довольный Март постоянно смотрел на Никиту из подсознания. Сейчас, например, память подкинула его в образе почти шестилетней давности, когда Андрей узнал, что его братишка сам поступил в государственный университет на престижную специальность экономического факультета. Следом за ним в светловолосой коротко стриженной голове появились и другие лица из прошлого, которое никак не хотелось забываться.

До самого рассвета – сегодня яркого, игривого, темно-оранжевой бархатной каймой застывшего на краях быстрых рваных облаков – Никита просидел на подоконнике у открытого окна, отгоняя и отгоняя непрошеные воспоминания и полузабытые лица. Знакомые, подельники, враги. Умершие родственники, старший брат, единственный друг, первая любовь. Все они теребили память как заведенные, не желая успокоиться, и каждый из них шептал что-то свое.

Чем больше лиц мелькало в воображении, тем сильнее становился издевательский ветер на улице. Ник находился на восьмом этаже и мог сполна почувствовать всю силу быстрого и порывистого дыхания июньского утреннего воздуха.

– Иди против ветра, – задумчиво сам себе сказал Кларский и сам же себя обозвал клиническим психом. Молодой человек нервно постучал пальцами по подоконнику, куда случайно попали первые томные солнечные лучи. Что-то продолжало его беспокоить – то, что казалось очень важным, но никак не желало выплывать из потайных глубин памяти.

А последнее лицо, что он вспомнил, было симпатично-задорным, голубоглазым и окаймленным светлыми, едва достигающими плеч волосами, на одной из развевающихся прядей которых сидела золотая бабочка. Она вдруг сделалась изумрудной, а потом стала переливаться сверкающим серебром.

Девушка, на волосах которой сидела эта невероятная бабочка, мило улыбнулась Никите, и он не смог отвести взгляда от ее губ – малиновых, приоткрытых, очень и очень привлекательных. Молодой человек протянул вперед руку и коснулся этих губ кончиками пальцев, заставив их обладательницу засмеяться.

«Помнишь, что я тебе сказал? – спросил мысленно Ник, глядя на девушку, не мигая и зная, что она понимает его без слов. – Я сказал тебе, что я вернусь. Помнишь?»

Она молчала, осторожно гладя его по вытянутой напряженной руке.

«Так ты помнишь или нет?» – начал сердиться парень.

Ответа все не было – девушка с бабочкой на волосах продолжала гладить его руку: нежно, но не настойчиво, а осторожно, рассматривая его лицо как картину.

«Смотреть будешь или отвечать?» – сощурился Кларский и резко, неожиданно и даже немного грубовато прижал девушку к себе, одной рукой обняв за талию, а другой приподняв ее заостренный гордый подбородок и проведя по ее вишневым, мигом плотно сомкнувшимся губам своими, в предвкушении чего-то большего.

«Ответишь ты мне или нет? Пожалеешь ведь, если будешь играть в молчанку», – со злым удовольствием целуя напряженную, испуганную светловолосую девушку в щеку и в уголок губ, вновь мысленно сказал Никита. Она продолжала упрямо молчать, и это раззадорило его. Ник еще крепче, почти до боли прижал непослушную девчонку к себе, и, властно заглянув ей в голубые глаза, надавил большим и указательным пальцами на ее бледные щеки, заставив малиновый, как у куколки, ротик раскрыться.

«Я же сказал», – с удовольствием опустил он ладонь чуть ниже и принялся целовать непослушную нахалку, наслаждаясь ее страхом и своей силой.

Поначалу девушка сопротивлялась, но затем сделалась покорной – не только позволяла целовать себя, но и отвечала сама, обняв Никиту за плечи.

«Дурак», – вдруг мысленно сказала ему девушка и, чуть отстраняясь, укусила Кларского за мочку уха. Глаза ее смеялись. Ей не было страшно – она лишь прикидывалась.

Прежде чем прийти в ярость от такого неповиновения, Ник открыл глаза. Он со злостью понял, что опять умудрился заснуть, уже сидя на подоконнике. К тому же он запомнил сон – парню до сих пор казалось, что он целует ту непослушную девчонку, которая посмела его обозвать. Пульс его участился – тело сон тоже отлично помнило и требовало продолжение банкета, только уже наяву. Девушек у Ника не было уже остаточно долго, чтобы это самое тело начало бунтовать.