Зарисовки на запотевшем стекле - Дмитрий Вощинин Страница 2

Через некоторое время Николай Александрович продолжает свою мысль:

– Знаете, Валентин Александрович, я пришел к выводу, что ничто нельзя трогать грязными руками и вообще меньше вторгаться в то, что уже создано… Как сейчас говорят, революционировать жизнь…Это только кажется, что она будет от этого лучше…Пока власть не способна обеспечить благосостояние всем… И власть предержащие его получают за счет угнетения других… Это же не справедливо и не по-христиански!..

Взглянув в глаза художника, Николай Александрович понимает, что собеседник внимательно вслушивается в каждое его слово:

– Я, например, хочу позволить народу участвовать в управлении государством, но моя матушка и брат категорически против… Даже слышать не хотят… Говорят, что это будет равносильно разрушению империи…

После небольшой паузы он задает риторический вопрос:

– А вы знаете любимую фразу Фридриха Великого?

Художник вопросительно смотрит на государя, продолжая свою работу.

– Дипломатия без оружия подобна музыке, без инструментов…

По лицу Валентина Александровича скользит улыбка. Государь продолжает:

– Матушка мне все твердит, что большой почитатель Фридриха – Павел I пренебрег этой важной мыслью.

Николай Александрович в раздумье смотрит в сторону, как бы наедине сам с собой.

– Я чувствую, что мне уготованы жестокие испытания… Одновременно понимаю, что все от Бога… Хочется объяснения… Грешно, но… иногда влечет к пониманию сверхъестественного… Вы были, Валентин Александрович, на спиритических сеансах?

– Нет, не приходилось, Ваше Величество.

– Вы знаете, производит впечатление… Хотя скорее приносит беспокойство и вызывает больше вопросов…

Эта свобода общения, спокойствие, размышления Николая Александровича сейчас открывают художнику едва заметную противоречивость характера государя. С каждой его фразой открывается человек, ушедший, возможно, далеко вперед в своих воззрениях. Мысли его кажутся чистыми, открытыми и близкими. К сожалению, от всего этого, строгая композиция рушится на глазах, и портрет остается безликим. Не оставляя надежды на сегодняшний успех, Валентин Александрович надеется более плодотворно поработать дома и прийти во второй раз с каким-то решением.

– Ваше величество, я полагаю на сегодня достаточно. Да и вы, наверно, устали с непривычки.

– Нисколько, Валентин Александрович… Но… как вам угодно, – доброжелательно соглашается государь.

– Тогда до встречи на следующей неделе… Ну скажем, во вторник, как сегодня, в 10 утра?

– Хорошо!.. До встречи…

На следующем сеансе Николай Александрович встречает художника стоя почти в той же позе, которую оставил несколько дней назад. Валентин Александрович тут же понимает, что государь ждал этой встречи, ждал очередного общения с ним.

Хотя решения по композиции портрета не найдено, художник тоже пришел на второй сеанс в хорошем настроении и с желанием работать. Совершенно неожиданно для самого себя он вдруг улыбается и говорит государю о произошедшем случае с ним накануне.

– Иду намедни домой. Вдруг вижу интересное русское лицо: мужик яркий такой, лет сорока, уверенный «бычий» взгляд, рыжие густые волосы, нос орлиный… Остановил его и говорю: «Пойдешь ко мне в натурщики?»

– Отчего, барин, не пойти, коли заплатишь хорошо, – отвечает.

– Обрадовался я: «Экий ты молодец!»

– Я… что… Вот у коня под животом настоящий молодец!

– Каков, шельма! Ваше величество… Все тут при нем: не прибавить, не отнять…

– Да,… русский мужик иногда скажет так,… что ни от одного мудреца не услышишь…

– Неужели, Государь, вам известен русский мужик?

– Я молюсь за него… Хотя лукав, но… многогранен и интересен… В нем есть что-то от Христа… Терпение прежде всего… Он ведь взял на себя тяготы холопства при Иване Грозном, невероятное напряжение строительства и продолжительных войн при Петре, только Екатерина Великая начала думать о нем, как о человеке… Он как-то по своему понимает жестокость…Видимо, через истинную справедливость… И при этом крепости ему не занимать… А главное – самодостаточен… Сколько в нем прозорливости… ясновидения…

– Такого о мужике, Ваше Величество, я никогда не слышал.

Николай Александровичу это по вкусу:

– Я полагаю, что именно из простого русского народа появится светоч новой философии, который глубоко осмыслит жизнь и отбросит все мелкое… Помните у Достоевского: «Россия сама спасется и весь мир спасет».

Художник молчит, не возражая.

– Валентин Александрович, скажите по правде, много ли вы писали мужиков?

– Каюсь, ваше величество, серьезно до него не добрался… После Сурикова, Перова и Репина… даже боязно.

– …Мужик под силу не каждому… Но… у вас все впереди… Я грешным делом увлекаюсь фотографией и в тайне от моей семьи люблю делать портреты простолюдинов…

После небольшой паузы Николай Александрович продолжает:

– Мы, русские, не видим всего того хорошего, что рядом. Все хотим быть похожими на Запад, а ведь культура западная – захватническая… Вот Византия, основанная на уважении к труду и самопожертвовании ради общественного развития… Так она же тем Западом и уничтожена…Не видим мы мелочности интересов этого самого Запада… Там только с виду все красиво и привлекательно, а внутри… А когда мы им уподобляемся… становимся рабами.

Через минуту Николай Александрович в раздумье добавляет:

– Примечательны размышления и наблюдения за иностранцами Ивана Александровича Гончарова в романе «Фрегат Паллада»… Сколько юмора и знания жизни…

– При всем согласии с этим романом о кругосветном путешествии, я, Ваше Величество, как-то легко и свободно себя чувствую в Париже… Риме. С интересом приглядываюсь к новым художественным формам, самобытным художникам…

– По-моему, ничто так быстро не устаревает, как новые формы… Радость туземца к клочку цветной материи тоже олицетворяет интерес к красоте.

Валентин Александрович искренне удивлен этой реакцией, для него художественная форма – часть профессии:

– Пустоту не скроешь никакой формой и стилем… А новые формы, Государь, в том смысле, что быстро меняющаяся жизнь приносит новые чувства. В этом своя свобода…обновление.

– Интересная мысль!.. Здесь я, пожалуй, не в праве вам возражать… А что касается свободы,… вопрос это не простой… Только тогда начинаешь понимать цену свободы, когда у тебя уйма власти…Это как запретное яблоко на Древе Жизни…

Художник вопросительно поднимает глаза.

– Как это ни странно звучит, но только узник понимает цену свободы и знает, за что страдает… Чувство же воображаемой несвободы каждый человек понимает по-своему: одним ненавистны оковы власти конкретных вышестоящих людей, другим консервативные устои, порядки или законы. Это, как в семье: главный кажется угнетателем, а убери его – все развалится. Он не только доминирует, но и помогает и защищает. Если его не понимают, то такой устой долго не продержится…Нам не дано проникнуть в душу каждого и человек далеко не ангел,… а посему у такого рода свободы есть оборотная сторона – она освобождает и порок.