Каждый новый день - Дэвид Левитан Страница 2

– Ты на меня сердишься?

Я не могу найти ни одной причины, по которой мне следовало бы на нее сердиться. Скорее, я зол на Джастина за то, что он заставляет ее чувствовать себя такой приниженной. В его присутствии она как будто съеживается.

– Нет, – отвечаю, – вовсе нет.

Я говорю ей то, что она хочет слышать, но она не верит мне. Я произношу правильные слова, однако в них она подозревает некий подвох.

Это не моя проблема. Я знаю. Я здесь только на день. И не смогу уладить проблему их взаимоотношений. Мне нельзя вмешиваться ни в чью жизнь.

Я отворачиваюсь от нее, достаю свои книжки и закрываю шкафчик. Она не двигается с места, придавленная своим одиночеством и отчаянным пониманием того, что отношения опять не складываются.

– Ты все еще хочешь, чтобы мы сегодня пообедали вместе?

Проще всего было бы ответить отказом. Я часто так делаю: когда чувствую, что меня начинает затягивать чужая жизнь, просто делаю все наоборот.

Но мне кажется нечестным пускать в ход этот трюк по отношению к девушке, с которой так плохо обращаются. К тому же что-то трогает меня в этой хрупкой девушке в разрисованных конверсах.

– Ну разумеется, – отвечаю я. И снова по ее реакции вижу, что в моем голосе слишком много энтузиазма. Джастин никогда себя так не ведет. Но все равно добавляю: – Было бы здорово.

Она успокаивается. По крайней мере настолько, насколько может себе позволить быть спокойной.

Из воспоминаний Джастина я узнаю, что они вместе уже больше года. Ничего себе. Очень необычно. Он не помнит точно, когда они познакомились.

Она берет меня за руку. Странно, но мне это приятно.

– Я рада, что ты на меня больше не сердишься, – говорит она. – Мне просто хочется, чтобы у нас все было хорошо.

Я киваю в ответ. Если я чему и научился, то вот этому пониманию: все хотят, чтобы все было хорошо. Не фантастично, не чудесно, не потрясающе – это уже перебор. Мы с радостью предпочтем, чтобы все было просто хорошо – в большинстве случаев этого вполне достаточно для счастья.

Звенит первый звонок.

– Увидимся, – говорю я.

Поначалу у меня не получалось прожить день, не пытаясь завести новых друзей, а ведь друзья всегда каким-то образом влияют на нашу жизнь. Раньше мне очень хотелось иметь друзей. Я завязывал отношения, не сознавая, что скоро они прервутся, раз и навсегда. Я слишком близко принимал к сердцу жизни людей, которых временно замещал. Мне казалось, что их друзья могут быть моими друзьями, их родители – моими родителями. Но вскоре мне пришлось взять себя в руки и остановиться. Слишком тяжело мне давались все эти расставания.

Я скиталец, и поэтому одинок, а еще совершенно независим. Я никогда не смогу до конца осознать себя на месте кого-то другого. Мне никогда не понять, что такое давление сверстников, не почувствовать, как тяжело соответствовать родительским ожиданиям. Люди для меня – лишь фрагменты общей картины, и я концентрируюсь на целом, а не на деталях. Я научился наблюдать, наблюдательность у меня развита намного лучше, чем у многих других. Я не привязан к прошлому и не думаю о будущем. Я живу настоящим, к которому приговорен.

Я учусь. Иногда приходится прослушивать одно и то же, пройденное раньше десятки раз в разных аудиториях. Иногда узнаю что-то совершенно новое. Обычно мне достается информация в чистом виде, без контекста. Я должен получить доступ к памяти доставшегося мне тела, чтобы оценить, какие знания в ней сохранились. И когда я делаю это, я учусь. Знания – единственное, что я забираю с собой в завтрашний день.

Я знаю намного больше, чем знает Джастин, больше, чем он когда-либо узнает. Я сижу на уроке математики, открываю его блокнот и пишу в нем фразы, которые он никогда не слышал. Шекспир, Керуак, Дикинсон [1] . Завтра или через несколько дней – или, быть может, никогда – он прочтет эти слова, написанные его собственной рукой, и будет недоумевать, откуда взялись эти записи и о чем они.

Это максимальное вмешательство, которое я себе позволяю.

У меня все время перед глазами образ Рианнон. Отрывочные воспоминания Джастина. Разные мелочи – как падают на лицо волосы, как она кусает ногти, ее голос, в котором слышатся и решимость, и смирение. За весь день я встречаю ее только раз, на первой перемене, она быстро идет по коридору. Когда она подходит ближе, я чувствую, что улыбаюсь. Она улыбается в ответ. Все так просто. И сложно. Так бывает всегда, когда встречаешься с чем-то настоящим. Я непроизвольно высматриваю ее после второго урока, и после третьего, и после четвертого. Я не нахожу в себе силы противиться этому желанию. Я хочу ее видеть. Все так просто и так сложно.

Ближе к обеду я чувствую смертельную усталость. Тело Джастина сильно утомилось из-за того, что он сегодня не выспался, я же, внутри его, слишком много беспокоился и думал, от этого тоже устаешь.

Я жду ее у шкафчика Джастина. Звенит первый звонок. Затем второй. Ее нет. Наверное, я должен был ждать ее где-то в другом месте. Может быть, Джастин забыл, где они обычно встречаются.

Если дело в этом, значит, она привыкла к его забывчивости. Она появляется в тот момент, когда я уже готов сдаться. Коридоры почти опустели, прозвучал третий звонок. Она подходит ближе, чем в прошлый раз.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – отвечает она.

Смотрит на меня. Джастин – тот, кто делает первый шаг. Джастин – тот, кто все продумывает. Джастин диктует, что они будут делать.

Это меня огорчает.

С такой ситуацией я сталкиваюсь слишком часто. Безусловная привязанность. Приходится быть рядом с человеком, который тебе не подходит, потому что не можешь справиться со страхом остаться одному. Надежда с примесью сомнения и сомнение с примесью надежды. Каждый раз, когда я угадываю такие чувства на чьем-либо лице, меня это угнетает. Но в глазах Рианнон я вижу еще и нечто иное, не только тень обманутых ожиданий. В них светится кротость. Кротость, которую Джастину никогда не разглядеть. Никому не разглядеть, кроме меня, а вот я замечаю сразу.

Я складываю все свои книжки в шкафчик. Подхожу к ней и касаюсь ее руки.

Я не знаю, что делаю. Знаю лишь, что я это делаю. Чтобы совершить нелогичный поступок, нужно просто отключить логику.

– Давай куда-нибудь пойдем, – говорю я. – Куда ты хочешь?

Я подхожу к ней настолько близко, что вижу – у нее голубые глаза. Я подхожу к ней настолько близко, что вижу – никто и никогда не подходит к ней настолько близко, чтобы увидеть, какие голубые у нее глаза.

– Не знаю, – отвечает она.

Я беру ее за руку.

– Пошли, – говорю я.

Это уже не беспокойство – это безрассудство. Сначала мы идем, держась за руки. Потом мы бежим, держась за руки. Шумно носимся наперегонки по коридорам, не замечая ничего и никого вокруг. Мы хохочем и дурачимся. Оставляем ее книжки в шкафчике и выбегаем из школы на волю, где свежий воздух, и солнечный свет, и деревья, и мир улыбается нам двоим. Я нарушаю свои правила, сбегая из школы. Я нарушаю их, когда мы садимся в машину Джастина. Я нарушаю их, когда включаю зажигание.