Книга о бамбуке - Владислав Баяц Страница 2

Над провинцией Кагосима нависла беспокойная ночь. Она лежала слоями, словно праздничный пирог — слой тишины, слой жарких ветров с моря. Когда начинало дуть, казалось, что тело человека разделено на две половины — до бедер ему было холодно, а выше он купался в поту, который ветер цедил из него и тут же высушивал.

Старый Осон чувствовал себя, как сушеный фрукт, — весь высох от ожидания. Напрасно вельможа думал, что, постояв на галерее, он умерит свое волнение.

Было от чего тревожиться! Жена — принцесса Коносакья — производила на свет его четвертого ребенка. Он ждал наследника. Осон был на закате своих мужских сил. Он должен получить сына. Для дочерей давно определены мужья, которые уже теперь своим твердым положением в государстве обязаны обеспечить ему еще большее влияние на сёгуна. И сам сёгун знал, какой страх внушает Осон этим и всем другим вельможам. Зло было правдой Осона.

Личный слуга Мено, олицетворение верности господину, подкрался к нему сзади и с гримасой заговорщика сказал:

— Господин, лекарь взял женский бамбук.

Затем он исчез так же неслышно, как и появился.

Осон подскочил от радости — нож из женского бамбука использовался для перерезания пуповины мальчика! Наконец его громадные планы начнут осуществляться. Он оставил мечты о будущем на потом и быстро вернулся в свою комнату. Никто не должен был знать, что Осон уже оповещен о поле бамбука.

Вскоре прислуга принцессы принесла ему младенца. Осону не нужно было притворяться счастливым. Лекарь сказал, что ребенок совершенно здоров, госпожа — тоже. Когда все ушли, Осон и лекарь пошли в сад, чтобы по обычаю посадить бамбуковый нож. Лекарь выпустил нож из ладони, чтобы тот воткнулся острием в землю. Однако нож в падении перевернулся и вошел в почву рукояткой. Лекарь побледнел, а Осон побагровел от ярости. Для новорожденного и всей семьи это было дурным знаком. Осон отреагировал мгновенно — отвел лекаря в соседний двор, позвал стражу и велел его немедленно зарубить. Сверкнули мечи. Жизнь лекаря исчезла во тьме.

Мено по приказу Осона огородил посаженный бамбук, чтобы ничьи глаза его больше не видели. Даже случайно Мено не смел показать, что знает в чем дело, тем более что он остался единственным свидетелем роковой ошибки лекаря. Это было достаточной причиной, чтобы расстаться с жизнью. Мено слишком хорошо знал своего господина.

Хотя дурное предзнаменование было скрыто, покоя Осону это не принесло. Он слишком долго ждал мальчика, чтобы теперь хладнокровно принять знамение, которое противоречило его планам. Он хотел продолжить родовую славу сильных вельмож и втайне мечтал о верховной власти для кого-нибудь из своей семьи. Хотел через сына использовать расположение сёгуна. Тот достаточно крепко сидел на троне именно благодаря клану Осона. Народ провинции Кагосима годами жаловался на жестокое правление Осона и его наместников — на огромные налоги, пытки, казни за преступления. Короче говоря, на необузданное самовластие. Но сёгун не мог, да и не хотел ничего предпринимать против него. В постоянном ожидании того, что другие даймё свергнут его с трона, сёгун расценивал Осона как надежную опору, на которую он в любой момент мог рассчитывать. Это знали и остальные. Осон же был верен сёгуну не из каких-то романтических побуждений, а благодаря строгому воинскому воспитанию, которое предполагало, что всю свою жизнь он будет служить господину без всяких оговорок. Он подчинялся старинному правилу кодекса хагакуре, которое — как бы ни казалось оно устаревшим — на самом деле создавало для него многочисленные уступки и льготы. Осон был единственным даймё, который до сих пор строго придерживался некоторых древних самурайских правил. А это означало, что в определенных ситуациях он единственный имел привилегии. Правление Осона проходило под молчаливым благословением сёгуна. До тех пор, пока Осон пользовался его благосклонностью, он властвовал как хотел и удерживал других даймё от покушений на трон. Железной дисциплиной он создал сильнейшую армию в государстве и держал ею в покорности всех остальных. Все зависели друг от друга. Этим замыкался круг неизменного порядка.

Теперь же довольство Осона жизнью было нарушено зловещим предзнаменованием «неправильного» бамбука. Он боялся, что не сумеет осуществить свою мечту: сделать сына еще более сильным властителем, чем он, а тем самым — еще более опасным для других и близким сёгуну.

* * *

Тревога изводила Осона днем и ночью. Когда все спокойно отдавались сну, он ходил вокруг своего мальчика, разглядывая младенца со всех сторон. За неполный месяц он сменил нескольких лекарей. Каждый из них уверял, что ребенок совершенно здоров, в чем он мог убедиться и сам. Однако этого было ему недостаточно. Осон решил вступить в сговор с судьбой. Он знал, что тем самым рискует подвергнуться наказанию за тайное знание, то, которое испытывает силу человека и нарушает будущее. Неизвестность была сильнее страха. Когда она окончательно подавила Осона, он отправился на холмы Канака, переодевшись слугой и взяв с собой лишь Мено.

После трехдневного блуждания в густейшем тумане по едва проходимым лесам Канака они нашли пророчицу. Она сидела в углублении толстого ствола, закутанная в вязаное покрывало, и смеялась. Осон впервые почувствовал себя брошенным и абсолютно нагим — без своей всегдашней самоуверенности.

Когда старуха говорила, казалось, что сквозь скважину беззубого рта проходит лишь половина сказанных слов. Речь ее была похожа на шипение.

— Ты, конечно, спрашиваешь себя, почему я смеюсь? Ты бы делал то же самое, если б видел себя так, как я тебя вижу. Почему не пришел этот знаменитый Осон, властитель, а послал тебя?

Осон уловил упрек, но сколько ни старался вернуть потерянную надменность, это не удавалось.

— Его нет, старуха. Его мучит плохое знамение.