Наезд - Владимир Спектр Страница 2

– Куда ты так рвешься? – спрашивает он. – Ведь помнешь корыто-то.

Я улыбаюсь и украдкой смотрю на него. Несмотря на дорогой костюм из серо-голубого блестящего льна, мой друг выглядит довольно хреново. Он бледен, плохо выбрит, под глазами огромные темные круги. Последнее время Казак сильно пьет, и иногда мне кажется, что до той черты, за которой начинается алкоголизм, ему осталось совсем не много. Однако я не склонен вульгаризировать его пьянство. По-моему, это всего-навсего попытка тонкой натуры противостоять грубой внешней среде.

– Нажрался вчера?

– Не то чтобы, – Казак нервно вытаскивает сигарету, отламывает самый кончик (старая привычка, еще с тех времен, когда он безуспешно пытался бросить) и закуривает. Он старается скрывать от меня свое пьянство, как, впрочем, и я от него почти ежедневную долбежку, постепенно превращающуюся в норму. «Мы какие-то хрестоматийные деклассированные элементы! – думаю я. – Хотя, что за классы в стране люмпенов?»

– Совсем ебнулся? – говорит мой друг злобно. – Сначала ты просто наглухо отъезжаешь во время важнейшего разговора. Потом ты даешь обещания, которые мы просто не в состоянии выполнить!

– Спокойно, Колян, – я делаю вид, будто бы ничего не случилось, хотя знаю, что палку я перегнул. Но разве объяснишь, что во всем виноват первый, чересчур сильно бодяженный спидом и еще каким-то дерьмом.

– Хули быть спокойным, если эти козлы на нас сразу своих юристов натравят? Это тебе не в бирюльки играть!

Я, наконец, преодолеваю площадь, и Mersedes с радостным рыком вырывается из пробки. Лавируя между автомобилями, большинство из которых в действительности являются полусгнившими корытами, я быстро разгоняюсь до ста сорока километров.

– Ты же знаешь, как у нас все делается. Ремонт наверняка затянется.

– Может, и затянется, но все равно не продлится так долго, – Казак показательно пристегивается ремнем безопасности. – Совсем с катушек съехал, – бормочет он.

– Слушай, давай придем к консенсусу, – стрелка спидометра достигает отметки 160. – Разве можно отказаться от контракта с Mars? Это же один из тех шансов, что выпадают раз в жизни. Триста двадцать тысяч долларов. Я куплю квартиру в центре.

– Они нас завалят… Они навесят на нас такие штрафные санкции, что ты не квартиру в центре себе купишь, а свою на Мосфильме продашь. Они умеют устроить ад кромешный. Ты думаешь, что можешь всех развести? Что ты выше всех вокруг по своему интеллекту, да? Заебала меня твоя аристократия духа!

У Маяковки я резко сбрасываю скорость и ухожу вправо к Концертному залу имени Чайковского.

– Подумай, Коля, ведь какое-то время они провисят. Два месяца, три. Потом, конечно, вся лафа закончится, и им прикажут валить. А ведь Шульц-то уже отрапортовал, что занял одно из самых лучших рекламных мест в городе. Обставил конкурентов и повесил на само Министерство иностранных дел России свой отстойный банер. Знаешь, что там будет рекламироваться?

– Kitekat.

– Kitekat, – повторяю я. – Ты видел дизайн-проект? Красная надпись «Кот Борис – лучший дипломат» и огромное животное, хищно тянущееся к консервной банке.

– Они охуели, уж лучше бы просто Ельцина, жадно пожирающего кошачьи консервы, намалевали.

– Ну да. Понимаешь, для корпоративных мудаков это прорыв. Скандал. А скандал – лучшая реклама. Миллионы русских кошатников начнут покупать их ебаный корм вместо всяких там Wiskas'oв и Pedy Gree Раl’ов.

– Pedy Gree Pal – собачья еда.

– В конце концов, я не манкирую опасностью. Мы заключим с Mars договор не от своей фирмы, а от оффшора. Захотят судиться, пусть подают иск фирме-пустышке. Хотя, я думаю, мы с ними поладим и просто перевесим банер на другое место, – я паркую автомобиль у самого Концертного зала, рядом с ободранной «копейкой» невыносимо рыжего цвета и новеньким черным «саабом».

– Ага, оффшор, на хуй! Очередная уголовка, вот что! Ишь ты, гусь лапчатый! И место для банера еще найти надо. В Москве с хорошими поверхностями, сам знаешь, напряженка. – Похоже, Казак сдался и бурчит скорее для проформы, чем по-настоящему. Конечно, кто отказывается от трехсот двадцати тысяч?

– Найдем. Выкрутимся как-нибудь. Не в первый же раз.

В конце концов Николай перестает оппонировать. Он молчит, и мне кажется, я знаю, о чем он сейчас думает. О квартире в центре.

– Слушай, – говорит Коля, когда мы входим в Deli'France, кофейню в холле Концертного зала, – чего ты там притормозил, ну во время переговоров в Mars? По ходу, впечатление было такое, что ты просто отключился.

На мгновение я поддаюсь слабости. Слезы готовы политься из глаз, соленый комок подступает к горлу. Мне хочется швырнуть на пол мобильный и ключи от машины, схватить Казака за плечи, обнять, прижаться к его груди и, давясь судорожными рыданиями, исповедаться. Мне хочется сказать, что я в депрессии. Что пару дней назад, наконец, расстался со Спун, не выдержав ее очередной истерики по поводу… Практически по любому поводу… Моей полигамности, например. Кокаиновых запоев, продолжающихся иной раз по трое суток подряд. Абсолютного пренебрежения ко всем тем нормам и устоям, в которых она воспитывалась и жила. Отрицания сострадания, уважения и взаимопонимания. А какое, к чертям, взаимопонимание между двумя абсолютно разными людьми? Его нет, никогда не было и не будет. Мы даже временными союзниками не можем стать. Она в детстве зачитывалась «Маленьким Принцем», а мне родители привозили первые японские Manga Video. В подростковом возрасте она целовалась с мальчиками на школьных дискотеках под Scorpions, а я пропитывался яростью «Reign In Blood» группы Slayer. Она только пробовала на вкус «Советское шампанское», а я давно пускал себе в кровь china white. Она погружалась в христианство, сначала через буддизм и Кришну, позже зачитываясь книгами Даниила Андреева, а я шел к миру по Алистеру Кроули через книги Антона Ла Вея и кино Энгера. Мне хочется рассказать, что, скорее всего, Спун права, я просто недостоин любви. Что, как никогда прежде, парюсь своей никчемностью и ненужностью. Постоянно переживаю довольно давний разрыв с женой, хочу быть ближе к ребенку, при этом отчетливо осознавая, что такой отец ему, наверное, просто противопоказан. Неожиданно на какое-то мгновение я вспоминаю всех тех женщин, с которыми сводила меня судьба. Ну, почти всех. Большинство. Похоже, вся моя жизнь – вечное бегство от одной женщины к другой. Когда-то давно, лет в пятнадцать, от матери – к той, что казалась самой лучшей, красивой и заводной девчонкой на свете. Прошло какое-то время, и она, эта самая красивая и заводная, внезапно все больше и больше стала напоминать мне мою мать. В один прекрасный день ты осознаешь, что то, чем ты занимаешься, – перверсия, инцест, короче, ты ебешь собственную маму. Ну и как после этого, спрашивается, строить дальнейшие отношения, продолжать спать в одной постели? Ты решаешь, что эта связь была ошибкой, под пылом страсти ты не разглядел ужасного существа. Ты устремляешься к другой, такой родной, нежной и желанной. И что за блядство? Проходит год или два или только пара месяцев, и ты снова узнаешь в ней свою мать. Именно поэтому я стараюсь поменьше общаться с мамой. Я хочу забыть ее, чтобы вновь и вновь не узнавать ее в своих любовницах. Мне, всего лишь на миг, на секунду, хочется, чтобы Казак понял, как я вчера сидел дома и уныло смотрел по видео идиотский фильм с Дастином Хофманом, в надежде, что телефон будет молчать, но он все же позвонил, и в итоге сегодня я имею учащенное сердцебиение, тошноту и мигрень.