Роковая Маруся - Владимир Качан Страница 2

Итак, мы оставили Машу в период «безлюбья», стоящую, так сказать, посреди эмоционального пустыря, вроде бы не обещающего никакого любовного творчества. И тут кто-то подсказал или она сама вспомнила, что есть, есть в театре интересный молодой человек, который еще три года тому назад поступил в труппу, и не то чтобы она не заметила его, заметила, да еще как! – но тогда сердце было занято кем-то другим, роман с кем-то выходил на финишную прямую, и она отложила его на потом, сказав себе: «Ну, это подо–ждет, никуда не уйдет». И это «потом» все никак не наступало, все как-то руки не доходили, но в глубине сознания этот молодой человек жил и ждал своего часа. И этот час пришел.

Разящая энергия Машиных чар обрушилась на Коку внезапно и страшно, как вылетевший из-за угла автомобиль. Кока – так звали его друзья и знакомые, а вообще-то он был Костя, Костя Корнеев, и мы попытаемся описать его с точки зрения Маши, с позиции, о которой вы уже знаете. Для этого нам нужно на время вернуться к лесной фауне, точнее, к нехищным парнокопытным.

Итак, Костя был интересный юноша с кроткими и влажными оленьими глазами и с такой же, как у оленя, свободной и гордо выпрямленной шеей, еще не знакомой с губительным арканом любви и страсти. (А? Каково? Я сам себе удивился. Не хуже, чем у Дюма-отца. Помните: «Миледи метнула на мушкетера страшный взгляд своих прекрасных глаз. Ее рука метнулась к бурно вздымающейся от гнева груди, которая едва вмещалась под корсажем» и т.д. Да-да, именно так, меньшим пафосом в Машиной истории хотя бы иногда не обойтись Именно – метнула взгляд, а не вульгарно – посмотрела. И рука именно метнулась к корсажу, не поползла же в самом деле. И потом, признаюсь вам, Дюма-отец – моя слабость.)

Но вернемся к оленям. Да, это был типичный объект Машиного охотничьего промысла, но от себя добавим, что Маша проворонила в этом оленьем образе вполне хищную пластику пантеры, а кротость его оленьих глаз могла ввести в заблуждение только идиотку или слишком уверенную в себе женщину, каковой, вероятно, Маша и была. Этот оригинальный симбиоз хищного и травоядного делал Костю чрезвычайно привлекательным предметом женского внимания. После театрального института он жил беспечно и беспечально. Работа и жизнь были легкими и веселыми, как карнавал. Эти чудесные, праздничные, быстрые годы, кроме всего прочего, дали Коке тот самый опыт общения с женщинами, от которого он даже пресытился и немного устал. Он в последнее время освоил желанный почти для всех молодых людей, но очень трудно воспроизводимый печоринский стиль. В его глазах словно навечно застыло выражение сильнейшей, тошно–творной, постоянно грызущей изнутри скуки, – скуки, не утоляемой ничем. Он возбуждал невероятный интерес красивых, знающих себе цену женщин, которые азартно стремились эту скуку остановить, сломать. Каждая думала: «Это другие потерпели здесь поражение, а уж я-то справлюсь», – и каждая на этом попадалась.

Вот такой бывалый и непростой паренек попался Марусе на ее любовной тропе. Вы понимаете, конечно, что если встречаются два таких специалиста, то это – лава на лаву, кошмарное противодействие двух биополей, кровавый бой самолюбий и характеров или (прибегнем к спорту) смертельные объ–ятия двух борцов вольного стиля, когда каждый стремится перевести другого в партер, а ложи бенуара и галерка рукоплещут стоя. Так оно и было, ибо за этим поединком, за этим романом года жадно следил весь театр – и переживал, и обсуждал, и рукоплескал.