Прощеное воскресенье - Вацлав Михальский Страница 2

Настроенный на Париж радиоприемник на вилле Марии Александровны работал почти беспрерывно. Наконец, около полуночи 8 мая пришло известие о подписании в пригороде Берлина Карлхорсте акта о безоговорочной капитуляции Германии. Акт вступал в силу 8 мая с 24–х часов по среднеевропейскому времени, а значит, по московскому — с двух часов ночи 9 мая 1945 года. [3]

Слушая французскую радиостанцию, Мария Александровна невольно всплакнула, но, вытерев набежавшие слезы тыльными сторонами ладоней, бодро и громко сказала Фунтику:

— Ну что, Фуня, будем праздновать!

Пес мгновенно улавливал малейшие перепады в настроении хозяйки. Он обожал, когда в ее голосе звенели бодрые нотки радости, когда она улыбалась ему.

Повизгивая от восторга, Фунтик подбежал к камину — он точно знал: если хозяйка весела, то разожжет камин, как безусловный знак праздника.

— Разжечь камин? Сейчас сделаем!

Сухие ветки яблоневых и сливовых деревьев как всегда были приготовлены в камине и разгорелись очень быстро. В гостиной запахло неизъяснимо приятным дымком, обнимающие яблоневые и сливовые ветки языки пламени заплясали, отражаясь на красноватом гранитном полу перед камином.

Мария Александровна принесла из кухни и поставила на малахитовую столешницу низенького столика перед камином бутылку красного вина провинции Медок и свой бокал на высокой ножке.

— Фуня, откроем? Знаю, что не любишь, но полагается.

Откупорив бутылку, она налила себе полный бокал, потом прошла к большому столу в глубине гостиной, на котором стоял беспрерывно говоривший радиоприемник, выключила его, а затем погасила и верхнее освещение, оставив светиться только матовый плафон у лестницы на второй этаж. Возвратившись к камину, она села в мягкое кожаное кресло и в наступившей тишине, подчеркиваемой легким потрескиванием сучьев, сказала, обращаясь к своему давно привычному собеседнику:

— Ну что, за Победу! Давай нос. — Она слегка прикоснулась полным бокалом к холодному черному носу Фунтика и пригубила терпкое вино.

Переждав торжественный момент, пес все-таки не удержался и чихнул: он терпеть не мог запах алкоголя.

— Больше не буду, Фуня, извини, но для первого раза надо было чокнуться. За Победу нельзя не выпить!

В большом богатом каменном доме на берегу Средиземного моря она сидела с собачонкой на коленях и почти бездумно смотрела на игру всепожирающего огня в камине. Фунтик пригрелся, уснул и даже чуточку похрапывал во сне. По собачьим меркам он еще не старый, но стареющий, — нежно погладив пса, подумала хозяйка, — точь-в-точь как я по человеческим, если считать, что это неправда: «Сорок лет — бабий век». Она помнила, как остро переживала когда-то свое тридцатилетие. Сейчас ей сорок, а она спокойна, может быть, потому, что терять ей больше нечего… Был Антуан — была другая жизнь. Но он как появился с небес, так и растаял в небе. Об Антуане она помнила всегда: и днем, и ночью, и наяву, и во сне.

Камин догорал, последние язычки пламени еще перебегали время от времени по обугленным веткам.

— Что, Фуня, пойдем спать?

Пес сладко зевнул, потянулся всем телом, а потом и спрыгнул с колен Марии, цокнув коготками по гранитному полу. Он был готов сопровождать ее наверх до дверей спальни, чтобы улечься самому на личном коврике у порога…

Рано утром на своем штатном зеленом полугрузовичке, на котором привозил он когда-то сюда, на виллу, молоденького капитана британской разведки Джоржа Майкла Александра Уэрнера, приехал доктор Франсуа. Следом пришел небольшой караван из пустыни — это прибыли с поздравлениями Уля и ее муж Иса.

— Мы, как только услышали по радио о Победе, сразу решили, что перед рассветом двинемся к тебе, — целуя Марию, говорила Уля. — Я так плакала!

Тут же пришел господин Хаджибек с женами Хадижей и Фатимой и сыновьями Мусой и Сулейманом. Подростки учились в городе в закрытом пансионе и хотя и говорили по-русски, но с явным французским акцентом.

Позвонили из канцелярии нового губернатора, он сам взял трубку и поздравил Марию Александровну с Победой. Она восприняла этот звонок с благодарностью и спокойствием, а господин Хаджибек покраснел от восторга, и его маленькие черные глазки заблестели новой надеждой: а вдруг поправятся его дела и он еще воспрянет? А если воспрянет, то теперь уже никогда не станет пренебрегать советами Марии.