Тайная вечеря - Павел Хюлле Страница 2

— Да, конечно, — Юсуф по своему обыкновению ковырял зубочисткой в зубах, — их все ненавидят. И я тоже. Псы, которых никто ничему не научил. Но почему среди бела дня? На глазах у журналистов? У горожан? Ведь можно было переловить всех ночью, когда город спит, отвезти в порт, посадить на один из панамских кораблей, которые годами ржавеют у набережной, и просто утопить в пяти милях от берега. Так, как это сделал Мао Цзедун со шлюхами в Китае. Нет, скажешь?

Юсуф был любителем таких сравнений. Из этого следовало, что он более-менее начитан или по крайней мере усвоил кое-какие уроки своих учителей.

— Насколько я помню тот фильм, — сказал я, подзывая официанта, — этих пять или десять тысяч проституток утопили в реке. Понимаешь, Юсуф? В реке, а не в море.

Официант принес ему кофе и стакан холодной воды.

— Что одни, что другие — все дерьмо, — Юсуф говорил медленно, растягивая слова. — И вдобавок неверные, — добавил, дабы не осталось сомнений, что он по этому поводу думает. — Какая разница?

— Такая, что тела этих женщин еще сотни миль несло течением. А в море?

— Акулы, — захихикал он, — отличный корм для акул. Повстанцы ведь — падаль. Смердят при жизни. Мне ни одного не жаль. Понимаешь? Ни единого. А злюсь я исключительно потому, — он указал рукой на солнечный диск, — что днем попутно прихлопнут еще пару-тройку мирных граждан. Журналисты, кстати, тоже псы — ненамного лучше. Как и федералы. — Он протянул мне письмо от Аристона и спросил: — Ты что-то сказал про фильм. Помнишь название?

Названия я не помнил. Аристон, который никогда не пользовался ни телефоном, ни факсом, ни компьютером, сообщал, что занятие наше не состоится ни сегодня, ни в ближайшие дни. Не только из-за сложившейся ситуации. «Я еду в деревню Оасин по делам, не терпящим проволочки». Вот и все объяснение; ниже он написал еще дюжину новых фраз для перевода. «Советую сидеть дома со словарем и никуда не встревать, я дам знать, когда вернусь», — закончил он опять по-английски.

Юсуф, не получив ответа относительно фильма, ткнул пальцем в исписанный мелкими буковками листок; в старомодном каллиграфическом почерке Аристона было что-то очень благородное.

— Ты сюда учиться приехал? Да чему этот старик может научить?! Ладно, не мое дело. Я только посыльный. Но знаешь, что люди говорят? Что никакой он не Аристон. И не грек. Вас, европейцев, ничего не стоит обвести вокруг пальца.

Я заплатил за доставку. Сказал, что ответа не будет. Садясь на скутер, Юсуф бросил:

— А я так и так вниз не вернусь. Дураков нету!

В моей квартире, расположенной прямо над кафе, испортился кондиционер. Отложив полученное от Аристона домашнее задание, я взял фотоаппарат и снова вышел на улицу. Автобусы по маршруту, ведущему на другую сторону реки, к зданию бывшего адмиралтейства, не ходили. На месте остановки, рядом с которой на днях взорвался набитый людьми автобус, все еще зияла дыра, обнесенная — скорее всего, лишь для проформы — полицейской лентой. По раскаленной солнцем, почти пустой улице я добрался до холма Пророков. На смотровой площадке возле огромных подзорных труб, где всегда крутились туристы, никого не было. Но — о чудо — фуникулер, построенный еще при англичанах, действовал. Я сразу углядел два голубых вагончика, медленно разъезжающихся на полпути, в том самом месте, где среди оливковых рощ, окруженный оградой из кипарисов, высился коптский монастырь. Внизу, за нешироким руслом высохшего ручья, раскинулся старый город, опоясанный стенами, из-за которых выстреливали в небо минареты и башни христианских храмов.

Вагончик времен королевы Виктории медленно полз наверх, а я думал об Аристоне, который своим ученикам назначал встречу в разных частях города, как будто обучение греческому языку требовало строжайшей конспирации. Для объяснения его абсурдной блажи можно было найти много причин, но сейчас, пока я поджидал голубой вагончик фуникулера, который уже миновал коптский монастырь и упорно взбирался в гору вдоль стены еврейского кладбища, меня вдруг осенило. Аристон всегда старался подбирать тексты так, чтобы они, хотя бы косвенно, были связаны с местом, где проходил урок. Но почему однажды он повел меня именно на этот холм, никакой связи с «Апологией» Аристида не имеющий? О чем тогда шла речь? Аристид обратился к императору Адриану с такими словами:

«Называют богом также и Диониса, того, который устраивал ночные оргии, был учителем пьянства, соблазнял окружающих его женщин, бесновался. Позднее он был съеден Титанами. Итак, если Дионис, снедаемый Титанами, не был в состоянии помочь самому себе, но был беснующимся, пьяницей и беглецом, то какой же он был бог? <…> И каким образом мог помочь другим тот, кто не мог спасти самого себя? Иное дело Иисус…»

— Как бы это ни звучало, — сказал тогда я, с грехом пополам переведя отрывок, — как бы это ни звучало, аргумент Аристида никуда не годный. Разве можно так защищать христианство? Ведь почти в точности то же самое утверждали противники Иисуса. В их глазах он был беглецом, бесноватым, пьяницей и бабником. И сам себе не сумел помочь — как же он собирался помогать другим? То, что Аристид говорит о Дионисе, говорят об Иисусе его враги. Это что — принятая в подобных случаях симметричная система аргументов?

Аристон не разрешил моих сомнений. Когда заполненный туристами вагончик фуникулера двинулся вниз, учитель поднялся со скамьи, на которой мы просидели уже добрый час, и указал на коптский монастырь.

— Ты знаешь, что это самый старый храм в городе? А может, вообще самая старая из сохранившихся на свете христианских святынь?

Сейчас, спускаясь с горы в совершенно пустом вагончике, я подумал, что и в тот раз выбор моего учителя был не случаен. Текст, которым он меня тогда замучил, а вернее, самый трудный его фрагмент, Аристон взял из первой в истории апологии. Прочие сочинения в защиту христианства, кто бы ни был их автором — Гермий, или Теофил Антиохийский, или Аполлинарий Иерапольский, Мелитон Сардский, Татиан Сириец, Юстин Мученик или даже тезка моего учителя Аристон из Пеллы, — написаны уже после того, как Аристид Афинский произнес свою знаменитую, длинную и блестящую речь. Быть может, поэтому самую старую апологию следовало читать в том месте, откуда открывался вид на самую старую церковь? А что я знал о коптах? Один только раз, посетив как турист базилику Гроба Господня, слышал их пение. Мощное, архаическое и такое красивое, какого я не слышал даже в русских церквах.

От нижней остановки фуникулера я спустился в старый город пешком. На первый взгляд на узких улочках ничего не происходило. Однако опущенные жалюзи лавчонок, пустые веранды кафе и немногочисленные туристы, крадучись поспешающие в гостиницы, производили мрачноватое впечатление. Только на краю армянского квартала я увидел нескольких ребятишек, гоняющих мяч. Они были счастливы — машины с улиц как вымело, и ничто не мешало им играть.

Такси, которое мне наконец удалось поймать, еле тащилось. На пропускном пункте около моста нас хотели завернуть назад, но журналистское удостоверение — кстати, просроченное и измятое, — к счастью, завалявшееся в кармане пиджака, открыло нам путь.