Левая сторона - Вячеслав Пьецух Страница 2

— Ё-моё! — засомневался Угодников. — Ведь это же как минимум пять соток нужно будет перекопать!

— Да ладно тебе, Колян, подумаешь, час-другой помахать лопатой!..

— Тем более сегодня так и так картошку тебе не содить.

— Моя скво меня не поймет.

— А ты почаще проводи среди нее воспитательную работу!

— Вот что, тетка Раиса, — сказал Веня Ручкин. — Если ты про канистру бражки правду говоришь, то низкий тебе поклон от нашего сельсовета. Но если это провокация, если тебе нужно просто-напросто огород перекопать, то я тебе кур дустом потравлю, чтобы ты знала, как дурачить простой народ.

— Это вы как хотите, — равнодушно сказала Измайлова, — мое дело волю незабвенного усопшего передать. Я сама не пью, я через эту пьянку такого натерпелась, что до самой смерти не забуду, а для вас двадцать литров бражки поди не шутка.

Двадцать литров браги — это точно была не шутка; мужики заплевали свои окурки, побежали за лопатами по дворам, и минут через десять все собрались на задах у тетки Раисы, именно в пространстве между засохшей яблоней и уборной, где была навалена прошлогодняя картофельная ботва. Не явился один отщепенец Щукин, которого, как впоследствии оказалось, жена связала и засунула под кровать.

Уже солнце стояло порядочно высоко, уже мужики с правой стороны своим ходом приехали на обед, обдав село смрадом, загадочный дурачок Гамлик забрался под крыльцо магазина слегка соснуть, и в обыкновенное время пронесся в направлении Ардатова молоковоз, когда первая штыковая лопата врезалась в землю и работа, что называется, закипела.

Откуда только силы взялись: и получаса не прошло, как между засохшей яблоней и уборной образовался чуть ли не котлован. Весенним делом было еще свежо, но мужики левой стороны работали голыми по пояс, обливались горячим потом, кряхтели, матерились, а недра все не отдавали канистру с заветной бражкой.

— Сейчас мы проверим, есть Бог на небе или это одна фантазия, — подзадоривал товарищей цыган Есенин и, в общем, напрасно, потому что азарта мужикам было не занимать.

Так прошел час, и два, и уже третий час открыл хладнокровный счет, компания начала нервничать и с ненавистью поглядывать в сторону тетки Раисы, которая варила на костерке картошку для поросят, когда чья-то лопата отчетливо звякнула о металл.

Мужики на мгновение замерли и выкатили глаза, словно у всех одновременно схват и ло сердце, потом все погл я де ли на Угодникова, Угодников поглядел в небо. Тем временем Веня Ручкин припа л к земле и, ухватив у штыка лопату, принялся ею орудовать, как совком. Через пару минут показалась круглая алюминиевая крышка, обличавшая молочную канистру, которую еще называют флягой, и компания восторженно замычала. Радость, однако, была преждевременной, ибо даже после того, как канистру окопали со всех сторон, вытащить ее оказалось невмоготу.

Мужики расселись по краям котлована и начали совещаться.

— Что-то я не пойму, ребята, в чем тут загвоздка, — говорил Веня Ручкин. — Двадцать литров бражки плюс сама канистра потянет килограмма на три, а создается такое впечатление, что эта зараза весит, как «Беларусь».

— А может быть, там не бражка, а клад золотых монет?..

— Держи карман шире! Ты покойника Измайлова не знаешь, он, гад, поди кирпичей туда наложил.

— Кирпич тоже денег стоит. Разве что он натолкал в канистру булыжников, или ржавых гвоздей, или другую какую дрянь.

Кто-то заметил:

— Тайна, покрытая мраком…

— Ничего! — сказал Веня Ручкин. — Я все равно эту тайну разъясню, загнусь тут на месте, а разъясню!

И он, призадумавшись, что-то зачертил палочкой на песке.

— Все-таки причудливый у нас народ, — сообщил Угодников, теребя и комкая свое ухо. — Год, как человек помер, должно, уже истлел полностью или частично, а таки исхитрился через год после смерти кинуть подлянку товарищам по беде!..

— А у него вообще была такая вредная повадка, он всю дорогу насмешки строил. Помню, как-то говорит: вы, мужики, напрасно не рвите сердце, вы, говорит, главное возьмите в толк, что культурный уровень нашего села приближается к африканскому, только заместо тамтама у нас гармонь.

— А хрен его не знает, может быть, так и есть. Что мы вообще знаем о положении дел в природе? То-то и оно, братцы, что ничего!

— Вон ежик бежит, — подхватил Угодников эту мысль, и все стали озираться по сторонам: действительно, неподалеку от засохшей яблони мелко семенил ежик. — Вот ежик, а ведь он даже и не знает, что он ежик, из разряда млекопитающих, — так и мы. Я думаю, что я Николай Петрович Угодников, а на самом деле, может, я никакой не Угодников, а герцог аравийский или пуговица от штанов…

— Ежика-то, положим, не жалко, хотя ежика тоже жалко, раз ему выпала такая доля пожить у нас, а по-настоящему жалко… вот так сразу даже и не сообразишь, как назвать, жалко чего-то до слез, и все! Бывало, оторвешься от журнала «Огонек», поглядишь в окошко на свой забор, и прямо слезы душат, точно мимо родного покойника пронесли…

— Кстати о покойниках: это у Измайлова фляга архиерейского образца, во всем нормальном мире давно перешли на тару из искусственного стекла…

Между тем Веня Ручкин в мучительной задумчивости по-прежнему что-то чертил палочкой на песке. Он время от времени поднимал глаза к небу, щурился, загадочно улыбался и что-то нашептывал сам себе. Мужики уже давно сбились на другую тему и говорили о безобразных закупочных ценах на молоко, когда Веня Ручкин значительно кашлянул и сказал:

— Значит, мужики, так! Ты, Есенин, возьми кого-нибудь с собой и тащите сюда лагу, которая у тебя валяется на задах. Ты, Колян, иди попроси у тетки Раисы трос. У нее точно должен остаться трос, я сам видел, как Измайлов на лесопилке его украл. Остальные несут гвозди и топоры. Общественное дело, ребята, надо постараться, а то к чему все эти перипетии, зачем живем!..

Вскоре прибыло лежалое бревно, обтесанное с двух сторон, обнаружился целый бунт троса, явились гвозди, топоры, и работа, что называется, закипела. Полных два часа левая сторона оглашалась стуком лопат, тюканьем топоров, кличем «раз-два взяли», вследствие чего над строительной площадкой даже повисло что-то вроде марева, еще издали пахнувшее горячей смолой и потом. Ровно через два часа на задах у тетки Раисы, между засохшей яблоней и уборной, можно было видеть странное сооружение, в котором было что-то грозно-изящное, древнеегипетское, радующее глаз проблеском той шероховатой, но победительной мысли, какой не знает механически существующая природа. Уже на правой стороне механизаторы обмывались из бочек с дождевой водой, задымили летние кухни, слышались приятные вечерние голоса, чья-то затренькала мандолина, когда Веня Ручкин величаво взмахнул рукой: мужики поднатужились, блоки заскрипели, и канистра, словно через силу, этаким побеспокоенным покойником, тяжело вылезла из земли. Вылезла, воспарила примерно на двухметровую высоту и закачалась на тросе туда-сюда. К днищу канистры был приварен отрезок рельса.