Фильм, книга, футболка - Мэтт Бомонт Страница 2

Офицер Джудит Оттл: Она открыла первый чемодан. На любой вещице — лейбл от-кутюр, который словно говорил мне: «С твоей мизерной зарплатой гражданского служащего ты меня в жизни не купишь». Даже тампоны лежали в прелестной маленькой сумочке от Гуччи. Ну хоть что-то общее у нас было — я про менструации, а не про косметички от Гуччи.

Вещи я просмотрела как только смогла быстро. Я не рассчитывала что-то здесь найти. На такие дела вырабатывается нюх — а в ее багаже царили запахи парфюмерного отделения «Харви Никс». Наконец осталась только маленькая сумочка, висевшая у нее на плече. Я попросила эту сумочку, но она вцепилась в нее мертвой хваткой.

— Это личные вещи.

— Извините, но мне необходимо заглянуть внутрь.

Она неохотно протянула сумочку. Да, именно личные. Кошелек, кисточки и щеточки для макияжа, записная книжка. Я наскоро пролистала ее, обнаружив телефоны Кейт Хадсон, Бена Стиллера и еще номеров пять для «Уоррен Битти». Был еще маленький потрепанный кожаный блокнотик. Внутри — пластиковые кармашки для фото. Глянула — в основном семейные, но пара снимков Джо Шайрера все еще хранилась здесь.

— Это вас не касается, — набросилась она на меня, пытаясь выхватить блокнотик.

И она была права — это меня не касалось. Я протянула ей блокнот, и тут-то она из него и выпала.

Блин, подумала я.

Тайрон Эдвардс: Я стою ярдах в пятнадцати, но наметанным глазом заметить можно. Вот никогда бы не поверил, если б сам не видел, что вылетело из блокнотика. Упаковка папиросной бумаги «Ризлас» для длинных самокруток. Значит, и травка у Ребекки была. А знаете, о чем я сейчас думаю? Будь у меня возможность подойти к ней там, снаружи, я бы сварганил отличное дельце. Не знаю, что за дрянь курят сейчас в Голливуде, но гарантирую — того, что я могу предложить, она никогда не пробовала. Вот это круто, парень. Ну, Лос-Анджелес, держись! Тайрон на подходе.

Сотрудник таможни Джудит Оттл: Папиросная бумага «Ризлас» для длинных сигарет, конечно, не запрещена, но используется она только для одного дела, это всем известно. Я попала. Не могла же я на глазах у остальных таможенников сделать вид, что ничего не заметила. А это значило, что ей предстоит шмон, то есть личный досмотр.

— Пройдемте, пожалуйста, мисс Ричардс, — предложила я.

Она без звука последовала за мной. Впрочем, видно было, что огорчена. Звезды любят публику, когда идут по красной ковровой дорожке на церемонию «Оскара». А вот когда проваливаются, они далеко не так эффектны. Мы удаляемся, а за нашей спиной крикетная бита бухтит кому-то из таможни: «Идиоты, вам что, настоящих наркокурьеров уже не хватает?»

Тайрон Эдвардс: Так вот, стою и смотрю, как эта классная попка от меня удаляется. Все нутро колом. Моя чудесная сделка с Голливудом из-под носа уходит. На плечо ложится чья-то рука. Бля. Конец игры. Твою мать, вот и твоя очередь, Тайрон. Чего, спрашивается, не свалил отсюда, пока был шанс? И тут этот тип из таможни говорит мне:

— Вам тут что, цирк или кабаре? Проходите, сэр, проходите.

Я не отвечаю. А мог бы. Я только что прилетел из таких краев, где за меньшее глотки рвут. Но я знаю, когда надо заткнуться. И убираюсь оттуда с такой скоростью, будто я тот самый гребаный спринтер Морис Грин.

Сотрудник таможни Джудит Оттл: Мы прошли в отдельный кабинет, и я попросила ее снять жакет. Проверила карманы. Ничего. Потом — собственно обыск. Ненавижу эту часть работы. Если б вы знали, куда только люди не прячут контрабанду, порой в такие места, куда руку-то сунуть противно.

Я попросила ее опустить руки по швам и, подойдя, заметила слезы у нее на глазах. Мне хотелось тут же все это прекратить и сказать ей: «Извините, пожалуйста, произошла ужасная ошибка. Только прежде, чем вы уйдете… для моего мальчика». Но я этого не сделала. Прощупала ее руки, потом прошлась по бокам — вниз, затем вверх, к бюстгальтеру. Положила руки ей на груди — и обалдела. В бюстгальтер часто вшивают потайные кармашки и прячут в них контрабанду, но у нее там ничего не было спрятано — ну разве что пара фунтов силикона. В газетах писали, что груди у нее такие от природы, но для натуральных они были слишком плотными — прекрасные буфера, но прости, Дин, они покупные.

И вот тут она сорвалась.

— Убери от меня свои гребаные руки! — завопила она, подавшись назад.

Я придвинулась вплотную. Она подняла ладони, пытаясь остановить меня:

— Вы просто не представляете, сколько мне в последнее время пришлось пережить, и тут еще это все. Прилетаю домой, а меня встречают, как поганого наркомана.

Она и вправду захлебывалась слезами. Я не знала, что сказать, поэтому продолжала свое дело. Попросила ее снять туфли, заглянула внутрь — ничего. Прошлась по ногам, снизу вверх, через ткань брюк все прекрасно прощупывалось. Господи, подумала я, всю жизнь так и буду натыкаться на эти чертовы булавки. Поднялась к ее бедрам — по-прежнему ничего. Оставалось всего ничего — от ее промежности и слов «Мисс Ричардс, если вы не возражаете, можно ваш автограф?» меня отделяла всего-то пара дюймов.

Тут оно и случилось. Честно говоря, я не уверена, хотела она меня по-настоящему ударить или просто дико молотила руками по воздуху. Как бы то ни было, она влепила мне по лицу со всей дури. Вообще-то удар был не особо сильный, но у нее на среднем пальце руки было кольцо с огромным сапфиром, так что кровь из меня хлынула, как из свиньи на бойне.

И хотя при обыске я ничего не обнаружила, выбора у меня теперь не было — пришлось ее арестовать. Дело оказалось в лапах копов. И пока она парилась на нарах, у нее было время поразмыслить над тем, что будь она не такой психованной и держи себя в руках, газеты на следующий день подняли бы очередной хай насчет насилия в сериале «Истэндерс» или чего-то еще подобного, вместо того, чтобы столько такого о ней понаписать.

И Дин не дулся бы на меня, уйдя в свою комнату, и не держался бы со мной так, будто я лично руководила вынесением ей приговора.