Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт Страница 2

Раз уж я стою на коленях, позвольте перенести вас на тригода в прошлое — в то самое время, когда началась эта история. Оказавшись там,вы обнаружили бы меня в той же позе: на коленях, на полу, бормочущей молитву.

Но, не считая позы, все остальное три года назад было совсемне похоже на день сегодняшний. Тогда я была не в Риме, а в ванной на второмэтаже большого дома в пригороде Нью-Йорка. Этот дом мы с мужем купили совсемнедавно. Холодный ноябрь, три часа ночи. Муж спит в нашей кровати. А я прячусьв ванной, пожалуй, уже сорок седьмую ночь подряд и, как и все предыдущие ночи,плачу. Плачу так горько, что наплакала уже лужу слез, которая разлилась передомной на кафельной плитке резервуаром душевных радиоактивных отходов, — тути стыд, и страх, и растерянность, и печаль.

Не хочу больше быть замужем.

Мне очень не хотелось верить в это, но правда засела глубоковнутри и не давала мне покоя.

Не хочу больше быть замужем. Не хочу жить в этом доме. Нехочу иметь детей.

Но как это — не хочу детей?! Я же должна их хотеть! Мнетридцать один год. Мы с мужем вместе восемь лет, женаты шесть, и вся наша жизньпостроена на уверенности, что после тридцати — самое время остепениться — янаконец успокоюсь и рожу ребеночка. Нам обоим казалось, что к тому времени яустану от постоянных разъездов и с радостью поселюсь в большом доме, полномхлопот, детишек и сшитых собственноручно лоскутных одеял. На заднем дворе будетсад, а на плите — уютно побулькивающая кастрюлька с домашним рагу. (Кстати, этовесьма точное описание моей матери, что еще раз доказывает, как трудно было мнеотделить себя от этой властной женщины, в чьем доме я выросла.) Но мне все этобыло не нужно. Я осознала это с ужасом. Мне исполнилось двадцать восемь,двадцать девять, и вот уже неизбежная цифра тридцать замаячила на горизонте,как смертный приговор. Тогда я и поняла, что не хочу заводить ребенка. Я всеждала, когда это желание появится, а оно все не приходило и не приходило. Аведь мне прекрасно известно, что значит желать чего-то. И ничего подобного я нечувствовала. Мало того, мне все время вспоминалось, что сказала сестра, когдакормила грудью своего первенца: «Родить ребенка — это как сделать наколку налбу. Чтобы решиться на такое, надо точно знать, что тебе этого хочется».

Но разве можно теперь дать задний ход? Ведь у нас все идетпо плану. Ребенок запланирован на этот год. По правде говоря, мы уже несколькомесяцев упорно пытаемся зачать. Но ничего не происходит (разве что — в порядкеиздевательской насмешки над беременными? — у меня началасьпсихосоматическая утренняя тошнота: каждое утро дарю туалету свой завтрак). Акаждый месяц, когда приходят месячные, я украдкой шепчу в ванной: «Спасибо,Господи, спасибо, спасибо за то, что еще хотя бы месяц у меня будет моя жизнь…»

Я пыталась убедить себя в том, что со мной все в порядке.Все женщины наверняка чувствуют то же самое, когда пытаются забеременеть. (Эточувство я характеризовала как «противоречивое», хотя вернее было бы сказать«чувство всепоглощающего ужаса и паники».) Так я и уговаривала себя, что сомной все нормально, хотя все свидетельствовало об обратном. Взять хотя бы однузнакомую, которую я встретила на прошлой неделе. Она только что узнала, что беременна, —после двух лет лечения от бесплодия, которое обошлось ей в кругленькую сумму.Она была в экстазе. По ее словам, она всегда мечтала стать матерью. Годамитайком покупала одежду для новорожденных и прятала ее под кроватью, чтобы мужне нашел. Ее лицо так и лучилось от счастья, и я вдруг поняла, что это чувствомне знакомо. Именно так я чувствовала себя прошлой весной, в тот день, когдаузнала, что журнал, где я работаю, посылает меня в Новую Зеландию с заданиемнаписать статью о поисках гигантского кальмара. И я решила: «Когда мысль оребенке вызовет у меня такой же восторг, как предвкушение встречи с гигантскимкальмаром, тогда и заведу детей».