Йод - Андрей Рубанов Страница 2

Опыт мешает объективно судить о людях. Судить вообще – последнее дело.

Находясь в толпе, я часто погружен в себя. Пребываю в капсуле. Толпа – основная моя территория обитания, она нежно мною любима и тщательно изучена, она возбуждает меня и питает собою. Но если вокруг смыкается капсула, я меняюсь. И когда меня о чем-то спрашивают (как пройти на Новокузнецкую?) – смотрю, не понимая. В моем взгляде, я думаю, читается приблизительно следующее: «Кто ты и что тебе от меня надо?» Уловив такой взгляд, заблудившийся граж1 данин отваливает. Я вам не справочное бюро. Имейте голову на плечах. Лично я, погружаясь в метро в незнакомом городе, в Праге или Лиссабоне, первым делом покупаю карту.

В этом месте многие недоуменно или даже презрительно хмыкнут. Смотрите-ка, знаток человеков, ПрагаЛиссабон, хуе-мое, – а передвигается на метро. Машину бы купил, для начала.

Машина есть. Имеются и друзья, готовые в любое время суток примчаться по первому звонку и отвезти меня в любую точку обитаемой Вселенной. Есть деньги: можно взять такси. Но каждое утро я шагаю к метро. Дело в том, что я мегаломаньяк. Закоренелый, со стажем. Лучшей машиной для передвижения по планете я считаю танк Т-90. Размениваться на меньшее нет смысла. Все или ничего. Или на танке, или пешком.

Подземелье, особенная сухость воздуха, людской водоворот. Все равны, как в бане. Все идут либо едут, с одинаковой скоростью, за одни и те же деньги. Это очень интересно – когда все равны. Наверху не так, наверху у одного мигалка, у другого пятьсот лошадиных сил, третий вообще никуда сам не едет, посылает курьера. В метро проще. Отсутствие возможности выделиться, кого-то из себя изобразить меняет людей, они становятся самими собою; просто мужчины и просто женщины двигаются из пункта «а» в пункт «б». Стойте справа, проходите слева, никаких понтов. Выглядываю из своей капсулы: вот идет яркая, высокая, в кожаном плаще – но смотрит равнодушно, на мужские улыбки не реагирует, ей не нужны мужчины из метро, – и выглядит поэтому приятно, не охотницей за самцами, а обычной девушкой в плаще. Наверху, знаю, она изменится, станет резче покачивать бедрами, гордо изгибать бровь. А тут она нормальная, спокойная.

Однако ярко одетых людей мало. Большинство в куртках и пальто темных тонов. Смотрятся мрачновато. Не потому, что жизнь мрачная, а просто на темном не так видна грязь. Грязи много, ее непрерывно отчищают и соскребают, она опять появляется. Вполне извинительно для сооружения, ежедневно перевозящего девять миллионов человек. Московский метрополитен дважды за год перемещает вокруг земного шара все население Китая. Вот где понты.

Я мегаломаньяк, мне нравится рассуждать в таком ключе.

Раньше по дороге на работу я читал журналы или, гораздо реже, книги; обложки заворачивал в газету (потому что скрытный). Теперь читаю мало, больше стою, уперев взгляд в стену.

По полу вагона от стены к стене катается пивная бутылка, половина пассажиров наблюдают: какое-никакое, а зрелище. Наконец один хорошо причесанный дядя находчиво прижимает ее подошвой – теперь все смотрят уже на дядю.

Я провожу в метро солидную часть времени, почти по два часа ежедневно. Пятьдесят минут утром, когда еду из дома в контору, и столько же вечером, в обратном направлении. С одной пересадкой. И так семь лет подряд, с две тысячи второго по две тысячи девятый. Кроме дома, офиса и подземки я бываю в трех-четырех барах. Один из них – возле дома, рядом с офисом. Вот вся моя территория обитания.

Потом меня накрывает. Приступ начинается с легких наплывов беспокойства. Становится неуютно, как будто знаешь, что где-то рядом произошло что-то очень плохое. Немедленно замыкаюсь на себе; все внешнее меркнет. Если бы сейчас рядом волшебным образом появились Мэрилин Монро и Элвис Пресли – это не вызвало 1 бы никаких эмоций. К черту все и всех, мне хуево. Будем точными в словах: не «плохо» или «дурно», а хуево. Слабеют ноги. Хочется немедленно что-то сделать. Как минимум – сменить позу. Перейти с одного места на другое. Из одного конца вагона – в другой конец. Еще лучше вообще покинуть вагон – но он, со мною в утробе, летит по черной каменной трубе, бежать некуда, капкан, тупик. Дышу носом. Чужие колени, плечи, спины – все враждебно. Одна пара голых длинных ног превосходна, но все равно враждебна.

Жжение в груди. Лицу холодно – отливает кровь. Бросает в пот. Кажется, что сейчас я потеряю сознание, упаду, как мудак, в новых штанах на грязный пол, подбегут люди, кто-то попытается помочь, а кто-то под шумок обшарит карманы, вытащит деньги, украдет паспорт, телефон. Нужно срочно возвращаться домой. Людные места, улицы – не для меня.

Это модная современная болезнь, астеноневроз. А то, что со мной происходит, красиво называется «паническая атака». Резкий приступ страха без какой-либо внешней причины. Фокусы подсознания. Болезнь распространяется, невротиков все больше, не верите – спросите у психиатров. Жизнь становится сложной, непонятной, а человек – существо простое. Он рожден, чтоб глодать горячее мясо, радоваться, плодиться, убивать врагов, стареть и умирать, – он не выдерживает давления системы, которую сам же создал. Он напридумывал себе всяких инфляций, рынков сбыта, распродаж, сотовой телефонии, сам себя утопил в океане проблем. И вот – некоторым из нас страшно.

Глубоко дышу, терплю. Приступ надо просто переждать. По возможности успокоить себя, отвлечься, вспомнить что-нибудь хорошее. Подождать – нервы сами придут в равновесие. Но пока мне очень страшно. Пытаться успокоиться, уговорить себя – бесполезно. Весь сжат, напряжен. Едва удерживаю контроль. Вцепился в поручень мокрой ладонью. Дышу. Другая ладонь в кармане, там – лекарства, походная аптечка невротика. Перебираю пальцами пузырьки и облатки, это успокаивает. Считаю секунды. Перегон между станциями – не более трех минут, едем уже две; надо выдержать. Пора продвигаться к двери, но нет сил. Вроде бы следует наклониться к уху впередистоящей дамы с огромным задом и узнать, собирается ли она выходить – но губы и язык онемели. Ну и зад, ни справа обойти, ни слева, с таким задом нельзя ездить в общественном транспорте, такой зад следует оплачивать отдельно, как багаж.

Приехали. Грохот открывающихся дверей ужасен. Бежать, спасаться, иначе пропаду. Ввинчиваюсь плечом вперед. Перед глазами суетятся радужные мухи. Разрешите. Извините. Простите. Бля, дай выйти. Вас девять миллионов, я один. На перроне становится легче. Дышу носом. В кармане лежат чужие деньги – думаю только о них. Сейчас упаду, веером вылетят сизые тысячные купюры – будет давка, меня затопчут. Нет, не вылетят – у меня карман на пуговице. Еще чуть легче. Значение кармана на пуговице трудно переоценить. Лавирую, сам себе омерзителен. Дожил. С ударением на «о». Сорок лет. С воем и ревом из черной дыры вылетает новый поезд. Отойдите от края платформы. Не отходят, на краю всегда интереснее, это вам подтвердит любой мегаломаньяк. Перед эскалатором давка. Вливаюсь, думаю про пуговицу, мусолю таблетки в кармане. Падать нельзя, сомнут. Сбоку вдвигается миниатюрная старуха. Есть такие жилистые старухи, вечно лезущие, по простоте натуры, напролом, работающие корпусом не хуже хоккейного защитника. Уступаю ей проход. Может, она тоже, как я, ничего не соображает, давление взыграло или сердечко прищемило. Давай, бабуля. Валим отсюда. 1 Наверх, где солнце.