Три твоих имени - Дина Сабитова Страница 2

В доме у Веры Муратовны все не как у Риткиных родителей.

— Конечно, — улыбается Вера Муратовна, — все как у людей. — И ты, Ритка, вырастешь, замуж выйдешь, заведешь себе дом свой, коровку, гусей…

— Я коровку, наверное, не заведу, — говорит Ритка, макая ложку в миску со сметаной, — ну ее, коровку. Я ее боюсь. А дачники обойдутся. Без молока-то, говорю, обойдутся дачники.

Про замуж Ритка и не думает пока. Это далеко. Вот мамка за таткой замужем. Что хорошего? Нет, конечно, неплохо, что они родили Ритку. И Гелька — хотя иногда противная и ревет много, — хорошо, что есть Гелька. С Гелькой в темном доме, когда родители спят, не так страшно вдвоем.

Но друг с другом мамка и татка ругаются все время. А иногда и дерутся. Ритка с Гелькой тогда прячутся в сенях или на печке. И сидят тихо, потому что татка может и их стукнуть — он, когда злой, не разбирает, ему все едино: мамка, Ритка или кошка под руку попадется.

Так что зачем замуж?

Вот корова своя — это важно. Хоть и боится корову Ритка, а все же понимает: нужна в хозяйстве корова или коза.

Думает Ритка: завести ли корову или козой обойтись?

— Это твоя мамка все молоко дачникам продает, а добрые-то люди своих детей… — начинает было Муратовна, да замолкает почему-то, переводя разговор на другое:

— Расскажи, Ритка, какой ты дом себе заведешь?

— Большой, — говорит Ритка, — чтоб в сенях окно, и в доме пять окон, как у Хетчиковых, и крылечко со стеклышками. Бабка Хетчикова на крылечке сидит весь день, глядит, как автобус с Зименской проезжает. Вот моя мамка будет старая, будет на крылечке сидеть и посматривать тоже. Шаль ей куплю, мамке, белую, козявую.

— Глупая ты, Ритка, козья шаль-то. Мамке, значит, шаль. А татке своему чего купишь?

Ритка молчит, ложкой в миске со сметаной водит. Потом говорит неохотно:

— А татке… тоже чего-нибудь. Чего ему там надо. Ну, унты новые.

Не хочется Ритке про татку говорить. Лучше про дом.

— А в доме у меня будет все как у людей, да!

Вера Муратовна оглядывает комнату:

— Это как же, Ритка, у людей?

— Ну вот как у тебя. Я к стене комод большой поставлю. На нем дорожку вязаную. Да у нас есть, бабка моя вязала. На полатях в тряпье валяется, мамке-то не надо, у нас все равно комода нету. Вот ее возьму, постираю.

— Дак ты сейчас постирай, Ритка, и дома на стол постели.

Молчит Ритка, думает. Мамка про красивую кружевную дорожку забыла, а постирает ее Ритка, мамка обрадуется. Красиво будет в доме.

В доме-то у Ритки ведь хорошо тоже. Там стол есть, кровать мамкина и таткина, еще бабкин старый сундук. На столе все время посуда копится, Ритка ее моет-моет, да не успевает перемыть: у татки с мамкой гости все время.

Но вот комода нет у них. И занавесочек, как у Веры Муратовны, нет. И на кровати нет покрывала такого красивого.

— А ты, Ритка, сама научись-ка вязать. Я вот тебя научу, хочешь? Свяжешь себе хоть дорожку, хоть скатерку.

— У меня денег нет на пряжу, — солидно вздыхает Ритка. — Не с чего заводиться хозяйством, если денег нет.

— А ты вот что. Ты ко мне на работу поступай. Вот возьми веничек да полы у меня в сенцах промети. А то у меня спина болит, радикулит. А я тебе за это ниток два клубка отдам. И вязать научу.

Ритка чистоту любит. Веник в углу уже стоит, промела Ритка сенцы, но ей мало:

— Муратовна, у тебя ведро где поганое, я полы мыть буду!

Соседка головой качает:

— В кого ж ты такая чистюля-то растешь, золотая моя? Вот тебе ведро, мой, что с тобой сделаешь…

Моет Ритка полы, а к Вере Муратовне другая соседка зашла, Моня Ваниха. За солью или за маслом. Они на крыльце разговаривают. Думают, не слышит их Ритка.

— Это ты себе батрачку наняла, что ли, за харчи, Муратовна?

— Да что ты Моня, язык твой поганый, ну помогает девчонка, сама ж знаешь, мне наклоняться тяжело с радикулитом, а тут хоть грязь развезет — все мокро да не пыльно будет.

— Смотри, переселится к тебе, не выгонишь потом. Кормишь ты их, кормишь, я гляжу, а мать-то ее больно хорошо живет.

Вера Муратовна вздыхает:

— Говорят, она молоко все свое дачникам продает, ну тем, которые у Симоновых снимают избу. А дети не то что на сметану, на снятое молоко глядят голодными глазами.

— Ой, да я бы этим дачникам-то сказа-а-ала, — цедит Ваниха, — сказа-а-ала бы про то молоко, да не буду коммерцию Новачихе перебивать.

Ритка моет в углу и помалкивает. Новачиха — это ее мать так зовут, а что такое коремция какая-то — Ритка не знает. Но не даст Ритка перебивать мамке коремцию эту, вот еще. У них с мамкой и таткой и так в доме не много богатства, и коремции нет, хорошо, хоть дачники молоко покупают.

Правда, Ритка молоко тоже любит, но его у Веры Муратовны иногда пить можно. Часто Ритка стесняется, а раза два-то в неделю заходит, когда очень уж Муратовна приглашает.

Соседки на крыльце между тем дальше беседу ведут:

— Ну и что ж ты про их молоко сказала бы? Корова у них хорошая, молоко жирное, не вкусно — не купили бы.

— Да Новачиха, она ж как муха навозная, она что корове за хвост, что за вымя, доит, рук не моет. Дачники к ним за водой на колодец ходят, а того не понимают, что у них тут под лабазом и колодец, и корова в метре стоит.

— Ну так и что?

— Как это что? И хвостом в ведро машет, и под себя ходит там же, где стоит. Оно все в земельку, а из земельки-то куда — в водичку, а водичка-то в колодце — пейте, пейте, дорогие.

— Да ну тебя, земля все очистит.

— Очистит-то очистит, а ты к ним на колодец не ходишь, почему? А кашляет Феличита. Может, у него энтот… беркулез?

— Да бог с тобой, Ваниха, наговоришь еще. Фельдшер давно бы уж погнала его лечиться, просто курит он много, вот и кашляет. А Ритка в школу пойдет, будут детей проверять, сразу будет ясно, здоровы там дома у них или как.