Нескверные цветы - Галина Щербакова Страница 2

– Ты его любишь? – спросила мать.

– О господи, нашла слова. Слава богу, что не тошнит, как от Олега. Знаешь, какая у того последнее время была отрыжка? А ты про любовь. У тебя самой она была?

Она не знала, что сказать. Но ее вдруг неожиданно как бы закачало в высокой траве, а в босоножке кольнул уголек.

– Вот возьми и скажи мне, дуре, – кричит Соня, – она что, на самом деле существует, любовь?

– Замолчи, – тихо сказала мать, удивляясь, чего это ее колотит, будто она на обрыве, и еще одно Сонино слово и она – раз, и с концами вниз головой.

– Закроем тему, – сказала она сухо, – папу я любила. – И добавила, смеясь: – А знаешь, как любил тебя дедушка? Как любил целовать твою попку?

– Фу! – говорит Соня. – Это, по-твоему, любовь, что ли? Та, что любовь?

Это Соня. Это дочь. Она жжется каждую минуту. Природная оборона на всякий случай. Мать никогда от нее не слышала: «Я тебя люблю» – интересно было бы тогда посмотреть в ее глаза.

– Я тебя раньше не беспокоила, пока Варька была маленькая. Но сейчас сообрази! Квартиру ты завещаешь Варьке или нет?

– Но я ведь еще жива!

– А ты просто возьми Варьку к себе сейчас. У нее ноги с дивана свисают, а мы с мужем рядом, рукой подать. А тебе какая-никакая подмога: в магазин сходить, твоим оглоедам голубям корм купить. Она у меня без кандибоберов, я ее не баловала почем зря. В общем, я сказала все. Нет, еще одно. Специально для тебя. Он – выкрест. Да я тебе уже на это намекала, – это она уже кричит с площадки.

Ей хочется схватить и удержать дочь и снова спросить, но не про Варьку, про любовь. Типа: «Деточка, ну при чем тут „выкрест“, я ведь про любовь».

Откуда дочери знать, что мать спрашивает себя, спасает собственную боль-радость, что вдруг настигла ее и держит.

Ее же как заклинило, она что-то вспомнила, но ни одно слово – ну, ни одношенькое – не могло это передать. Просто щекочущая трава и уголек в босоножке.

Но Сонька уже ушла. «Я сказала все» – и хлопнула дверью. Как обычно, с полочки над вешалкой свалилась одежная щетка. Она почему-то всегда падает мордой вниз, то бишь щетиной, на половик, о который вытирают ноги. Когда приедет Варька, то ее ноги никогда вытираться не будут. Она ей говорит: «Детка, не тащи в дом грязь». А та отвечает: «Будешь меня называть деткой, стану называть тебя бабкой».

Вот такая девочка приедет и будет жить. Вот к чему был сон. Она стала думать: что же из этого получится? А чего думать – финалочка. Сроду она этого слова не произносила, в голове не держала – финалочка! – и вообще никто так не говорит, но вот у нее сказалось. У Сони нет другого выхода. У Вари длинные ноги и большие ступни. Через метр лягут молодожены и будут ждать, когда заснет молодая кобылка.

Это нормальное решение вопроса – переезд Варьки.

Слава богу, что она жива. У нее все в прошлом, все про все. И оно пошло на нее потоком, прошлое. Она тупо размахивала руками, пытаясь найти в нем счастье, потому как в пятьдесят два его уже не бывает. Вот сон у нее был – река. У нее красивые сильные руки и запах счастья. Вот во сне оно было, а в жизни… Господи, прости, у меня дочь и внучка, разве это не счастье, и Бог – вот шутник – засмеялся сверху… Что она мелет? Это ржет сосед сверху, а соседка говорит: это он от щекотки.

– Ты его что, щекочешь? – как-то спросила она ее.

– Мы балуемся, – отвечает соседка. И смеется тонко и звонко.

Она старше ее, а сосед весь такой большой и кривой старик. Они, видите ли, балуются. Щекотятся.

Она признается себе честно. Ее выдавливают из квартиры. У нее выхода нет, а у них есть – она. Она – выход. Странная мысль – выход. Значит, ей не положено пространства больше, чем занимает тело. Фу! Она ведь еще не умерла и ее не кладут в гроб, в этот уникальный, замечательный выход для таких вот бабушек. Разве у нее есть право еще рассчитывать на что-то? Прошлое пошло по ней клочками и толчками, и в нем не было подсказки для выхода.

Соня училась неважно. Но что могла ей сказать на это мать? Сама недоучка, но, как бывает в таких случаях, – хочется лучшим образом воплотиться в детях. Но заставить дочь пойти в институт так и не смогла. Та с трудом осилила медучилище. Но работать ей тоже не хотелось. Кричала, что медсестра – это прислуга у врача, а у нее не тот характер, чтобы кому-то там кланяться. Вот и работает в регистратуре: маленький, но злобный начальник над больной очередью. Не одну регистратуру сменила – место-то неважнецкое, зато всегда есть вакансии.

Мать рано стала думать: хоть бы ее кто замуж взял. Вдруг она создана для семьи?

Первым взял электрик с овощной базы, ездящий на велосипеде с прищепкой на штанине. «Моветон», – сказала бы ее покойная мама. Она бы такому не доверила вкрутить электрическую лампочку. У мамы были «понятия». Куда они делись в наше время? В доме их, во всяком случае, не осталось.

Муж въехал в дом, можно сказать, прямо на велосипеде. Нажал на тормоз уже в коридоре и прижал велосипед прямо к пальто, висевшим на вешалке.

Но тем не менее он матери понравился. Остроумный, легкий, алиментщик, но попробуй найди теперь другого. Сонька была счастлива, но от матери это тщательно скрывала, будто боялась, что та утащит за собой ей причитающееся. Это было в ней с детства. Чтоб она поделилась игрушкой там или конфетой… И тут вспомнилась советчица по жизни и по людям – соседка по столу на работе. Она говорила, как рубила: «У каждого свой корень. Не материн, не отцов. Свой. То и вырастет, что в нем замешано. Не всякую траву с корнем вырвешь, а уж характер!..»

«Как еще они уживутся дальше?» – думала мать. Вот тогда твердо решила – разделить безусловно хорошую двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. Тогда еще оставались от тетки и мамы колечки там, браслетики, подделка, полунастоящие. Все пошло в дело. Добрала денег у знакомых, слава богу, разделились хорошо. Съезжались две сестры-вдовицы. У каждой была полуторка. Они, конечно, метили на трехкомнатную. Но все-таки слабенький был обменный товар. Так, на проданные колечки и браслетки, на деньги за проданную котиковую шубку, которая осталась от мамы, сладили дело. Разъехались со злой, как сатана, Соней. Не хотелось той размена, мать и изготовит, и уберет, хоть работает с утра до вечера. Все-таки начальница канцелярии в райисполкоме. Канцелярская крыса. Соню не клинило говорить матери это в глаза будто бы в тоне юмора. Хорошо, что у матери хватало ума понять, что, по существу, дочь права. Она действительно канцелярская крыса, не отречешься. И боль у нее была внутри самой себя, что была возможность получить образование, а она спрыгнула с исторического факультета. Ну, вот ответь, с чего бы это ей обижаться на необразованную дочь?

…Вот и разъехались с Соней, а вскоре родилась Варька. После родов женщины полнеют. Она сама после Сони раздалась будь здоров. Села тогда на железную диету, поднимала вытянутые ноги в лежачем положении до головокружения. И еще хороший способ: зацепиться носками за батарею, сидя на табуретке, и свисать назад головой вниз. Такой кошмар. Но себя сохранила.