Чайная роза - Дженнифер Доннелли Страница 2

Запах ломких черных листьев индийского чая был опьяняющим. Он тянулся от шестиэтажной пристани Оливера на северном берегу Темзы до самой Старой лестницы — пролета каменных ступенек, соединявшего берег с извилистой, мощенной булыжником Хай-стрит района Уоппинг. Аромат чая перебивал все остальные — кислую вонь глины, соленый запах реки и смесь теплых ароматов корицы, перца и мускатного ореха со складов специй.

Фиона Финнеган закрыла глаза и сделала глубокий вдох.

— «Ассам», — сказала она самой себе. — Для «Дарджилинга» слишком крепко, для «Дуэрса» — слишком богато.

Мистер Минтон, мастер фабрики Бертона, говорил, что на чай у нее нюх. Он любил проверять девушку, поднося ей под нос пригоршню листьев и заставляя называть сорт. Она всегда угадывала.

Нюх на чай… Возможно. А вот руки на чай — наверняка. Фиона открыла глаза и посмотрела на свои натруженные руки с костяшками и ногтями, потемневшими от чайной пыли. Эта пыль была повсюду. В ее волосах. В ушах. Под воротником. Она вытерла въевшуюся грязь подолом юбки и вздохнула. Ей впервые представилась возможность присесть. Рабочий день начался в шесть тридцать утра, когда девушка вышла из светлой материнской кухни на темные улицы Уайтчепла.

На чайную фабрику она пришла в шесть сорок пять. У дверей ее встретил мистер Минтон и отправил готовить полуфунтовые жестяные баночки для других упаковщиц. Баночек должно было хватить на ближайший час. Накануне составители смесей, работавшие на верхних этажах фабрики, смешали две тонны «Эрл Грея», которые нужно было упаковать к полудню. За пять часов пятидесяти пяти девушкам предстояло наполнить восемь тысяч баночек. На одну баночку приходилось около двух минут. Но мистер Минтон считал, что две минуты — это слишком много. Поэтому он стоял за спиной каждой девушки по очереди, засекал время, стыдил, ругал и торопил. Все ради того, чтобы сэкономить на каждой баночке с чаем несколько секунд.

По субботам работали только полдня, но эти полдня казались бесконечными. Мистер Минтон нещадно подгонял Фиону и других девушек. Фиона знала, что это не его вина; он только следовал указаниям самого Бертона. Она подозревала, что хозяин терпеть не может давать своим работницам половину выходного и заставляет их страдать за это.

По субботам перерывов не было; приходилось проводить пять долгих часов на ногах. Если везло, ноги немели; если нет, девушки ощущали сильную тупую боль, начинавшуюся в лодыжках и заканчивавшуюся в спине. Но хуже всего было однообразие работы: наклеить на банку этикетку, взвесить чай, наполнить банку, запечатать, положить в ящик, а потом все сначала. Монотонность для такой живой девушки была настоящим мучением. Иногда Фионе казалось, что она сойдет с ума, что это никогда не кончится и что все ее планы и жертвы ни к чему. Так было и сегодня.

Она вынула шпильки из тугого пучка на затылке, тряхнула головой и распустила волосы. Потом развязала шнурки, сбросила ботинки, сняла чулки и вытянула перед собой босые ноги, продолжавшие ныть от боли: прогулка к реке ничуть не помогла. В ушах послышался голос матери: «Детка, если бы у тебя в голове были мозги, ты бы пошла прямо домой и отдохнула вместо того, чтобы шляться вдоль реки».

«Не ходить к реке? — думала она, любуясь серебряной Темзой, сверкавшей на августовском солнце. — Разве можно сопротивляться такому искушению?» Волны нетерпеливо бились о подножие Старой лестницы и окатывали ее брызгами. Девушка следила за волнами и представляла себе, что они хотят коснуться кончиков ее ног, ухватить за лодыжки и унести с собой. Ах, если бы она могла себе это позволить…

Фиона смотрела на реку и чувствовала, что усталость, от которой ломило тело и темнело в глазах, отступает, сменяясь радостью. Река восстанавливала ее силы. Люди говорили, что Сити, коммерческий и правительственный центр к западу от Уоппинга, является сердцем Лондона. Если это правда, то река — его кровь. При виде красоты Темзы сердце самой Фионы начинало биться чаще.

Перед ней было все лучшее в мире. Суда, бороздившие реку, привозили сюда грузы со всех концов Британской империи. Во второй половине дня здесь кипела жизнь. Маленькие, быстрые ялики и лихтеры бороздили воду, перевозя туда и обратно команду судов, стоявших в середине реки. Неповоротливый пароход шел к причалу, разгоняя в стороны суда помельче. Потрепанный траулер, возвращавшийся с ловли трески в ледяном Северном море, плыл против течения к Биллингсгейту. Баржи шли взад и вперед, выгружая то тут, то там тонну мускатного ореха, мешки кофе, бочонки патоки, пачки табака и ящики с чаем.

И повсюду кишели купцы — бодрые и решительные люди, примчавшиеся из Сити в ту же секунду, как только прибыло их судно. Они стояли на причалах, разговаривая с капитанами, или ходили по палубам между бочонками, ящиками и штабелями. Купцы приезжали в каретах, разгуливали с тросточками и поминутно открывали золотые часы холеными белыми руками; Фионе не верилось, что у мужчин могут быть такие руки. Они носили цилиндры, длинные черные пальто с фалдами и прибывали в сопровождении толпы служащих, которые шли по пятам за хозяевами, доставали гроссбухи, совали нос во все подряд, хмурились и записывали. Эти люди были настоящими алхимиками. Брали товар и превращали его в золото. Фионе отчаянно хотелось стать одной из них.

Ей не было дела до того, что девушек к таким вещам не допускали. Особенно девушек с пристани, как часто напоминала ей мать. Девушек с пристани учили готовить, шить и вести домашнее хозяйство, чтобы они могли найти себе мужа, который заботился бы о них не хуже родного отца. Мать называла ее мечты бреднями, советовала умерить прыть и поменьше торчать у реки. Но отец считал по-другому.

— Фи, у людей должна быть мечта, — говорил он. — Когда человек перестает мечтать, толку от него становится как от покойника. Можно сразу идти к гробовщику.

Фиона, поддавшаяся чарам реки, не слышала шагов на Старой лестнице и не осознавала, что остановившийся на верхней площадке молодой человек с улыбкой следит за ней. Он не желал отвлекать девушку; просто хотел минутку полюбоваться ее прямой стройной фигуркой на фоне замшелых камней и глинистых берегов.

— Ку-ку, — наконец негромко сказал он.

Фиона обернулась, и неизменно решительное выражение ее лица на секунду смягчилось. Это выражение было таким явным, что соседки только цокали языками, вздыхали и говорили, что подобное лицо может быть только у человека с сильным характером. А сильный характер сулит женщине одни неприятности. Она никогда не найдет себе мужа. Парням такие не нравятся.

Но казалось, что этому парню нравилось в ней все. В том числе пышные черные кудри, падавшие на спину. И сапфировые глаза, из которых летели синие искры.

— Ты сегодня рано, Джо, — с улыбкой сказала Фиона.

— Ага, — садясь рядом, ответил он. — Мы с отцом сегодня закончили первую смену раньше обычного. Бедняга зеленщик простудился, а потому придираться не стал. У меня есть еще два часа. Вот, — добавил он, протягивая ей цветок. — Нашел по дороге.