Три церкви - Ованес Азнаурян Страница 2

Период благосостояния длился недолго, и колесо истории Ашотова дома вновь завертелось вспять. В 1930 году колхозными стали коровы, овцы, свиньи, пчелы и даже двухколесная арба. Старшие дети, включая Аршака, покинули Арцваберд и обосновались в Дзорке, начав работать на медных рудниках. Ашот погиб в 1938-м: упал с дерева, собирая для колхоза орехи. Парандзем умерла в 1939-м, в возрасте сорока трех лет. В том же году обобществили большой фруктовый сад, посаженный некогда Ашотом. Двенадцать детей были вынуждены либо сами зарабатывать на пропитание, либо жить на иждивении родственников, старших братьев и сестер.

Аршак все детство провел в Арцваберде, а юность – в Дзорке. С малолетства помогал отцу Ашоту пасти скотину, ухаживать за садом. Перебравшись вслед за старшими братьями в город, Аршак получил образование в техникуме при медноперерабатывающем заводе и в дальнейшем уже никогда не покидал Дзорка, если не считать годы Отечественной войны. Женился Аршак на Соне из семьи бывшего священника села Арачадзор, дочери Шмавона, погибшего из-за схода лавины, когда он вез через перевал оружие для фидаинов ^[3]. У Аршака и Соны было три дочери – Норетта, Клара и Ашхен, названная в честь матери Аршака, которой он никогда не видел.

Аршак всю жизнь занимал высокие должности, с тридцатых годов работал в райкоме партии, а после войны был даже первым секретарем горкома, то есть мэром; тогда-то Дзорк стал действительно городом и начал процветать. Если поехать в Дзорк, то можно будет и в наши дни увидеть посаженные Аршаком платаны вдоль рек Ган и Чаги и пройтись по улицам, им же проложенным. Именно Аршак всю жизнь помогал самому младшему сыну отца от второго брака Мамикону, единокровному брату, взяв его жить в дом. Из дома Аршака и Соны Мамикон Ашотович ходил в школу, из их дома уехал учиться в Ереванский политехнический институт. Но Мамикона убили в шестидесятом году. Несмотря на высшее образование, полученное в Ереване, Мамикон Унанян вернулся и, обосновавшись в родном селе Арцваберд, стал простым механизатором. У него был отличный голос, он прекрасно пел. И вот однажды на своем комбайне, единственном, кстати, в колхозе, он собрал хлеб с полей, что простирались за селом Арцваберд, лег отдохнуть немного под деревом, за маленьким оврагом, и, по обыкновению, запел. Громко, звучно, прекрасно! В тот день он пел фидаинские песни, восхваляющие зоравара Андраника ^[4] и национальную борьбу. А потом заснул там же, в тени деревца, рядом со своим комбайном. Тогда и зарезал Мамикона азербайджанский пастух из соседней деревни Парахли, что пас своих овец на лугах неподалеку. Зарезал из-за песен…

В доме Аршака и Соны проживал также и сын фронтового друга Аршака – Сурена родом из села Багаберд. Когда Сурен умер, Аршак и Сона взяли к себе в дом его единственного сына, маленького Рафика, оставшегося сиротой. Он тоже из дома Аршака и Соны ходил в школу, из их дома уехал учиться в Ереванский политехнический институт, именно у них дома жил первое время, когда женился на Норетте, старшей дочери Аршака и Соны, пока не обзавелся собственной квартирой. Не без помощи тестя стал Рафик впоследствии директором дома отдыха в Кармрашене, потом занимал всякие чиновничьи должности, а потом неожиданно для всех разбогател. Аршаку Унаняну это не нравилось. Ему не нравились богатство и пронырливость зятя.

Аршак Ашотович, почетный гражданин города Дзорк, бывший первый секретарь горкома партии, бывший директор птицефабрики «Дзорк», бывший председатель Совета ветеранов войны и труда, к концу жизни писал автобиографию, историю своего рода и родного города. Ему многое не нравилось в новой жизни, и он лишь время от времени, вздыхая, говорил жене Соне:

– Больше всего жалею Мамикона. Он все пьет и пьет.

– Во всем виноват твой зять! Он тоже пьет! Поэтому и внук у тебя алкоголик. Виноваты Рафик и еще мир, который сошел с ума! – констатировала бабушка Сона. Бабушка Сона всегда считала неправильным, что Норетта, старшая дочь, назвала своего единственного сына в честь дяди, зарезанного азербайджанцем из села Парахли, то есть Мамиконом. Ведь и тот был назван в честь брата Парандзем, мачехи Аршака, утонувшего в реке Воротан.

– Да… – вздыхал обычно дедушка Аршак, соглашаясь с женой. – Мир сошел с ума. – И думал: «Миры периодически рушатся. Рождаются и исчезают звезды, галактики. Рушится жизнь. И вот мир в очередной раз пошел к чертям». Но это уже было в девяностые, в эпоху страшных зим.

А пока…

A пока в очередной раз мир рухнул. Через семь лет после того, как погиб отец Аршака – Ашот, и через два года после того, как умерла Парандзем-мама€. В июне 1941 года, когда Аршаку Ашотовичу было всего двадцать восемь лет, в райкоме партии Дзорка состоялся пленум. На пленуме, как всегда, присутствовал сотрудник районного НКВД – Баграт Шаваршович Киракосян, комиссар НКВД («полковник Баграт», как он любил представляться. Комично это звучало, по правде говоря. Высокий, красивый, усатый, сероглазый «полковник Баграт».) Он-то и выступил в конце заседания с речью, в которой, коснувшись международного положения и приведя цитаты из речей великого вождя всех времен и народов Сталина, указал на то, что в Дзорке все еще проживают недобитые интеллигентские личности старой формации, которые могут быть опасны именно в силу своего гнилого происхождения – таких людей надо арестовывать, и если не расстреливать сразу, то хотя бы отправлять в ссылку. Тогда это называлось «чистками».

– Например, – сказал Баграт Шаваршович, – небезызвестный в Дзорке школьный учитель Айк Ависыч! Да, именно Айк Ависыч. Неизвестно, как он учит наших детей и насколько вредно его «воспитание» в целом. Арестовать! Причем надо добиться того, чтобы в этом деле – в деле очистки нашего города от недобитых интеллигентов – работники райкома принимали самое действенное участие. Поручим подобные дела нашим младшим товарищам. Мы предлагаем разоблачение школьного учителя поручить Аршаку Унаняну. И ничего, что Айк Ависыч – кери ^[5] товарища Унаняна. Аршак Ашотович, хоть и член партии, сам был сыном середняка, и поэтому мы обязаны проверить его. Мы, товарищи, должны быть бдительными относительно своих собственных рядов…

Сразу после пленума член партии с 1930 года товарищ Саргсян, человек уже пожилой, держа в руке смешную фетровую шляпу, со всех ног бросился в сторону железнодорожного депо. Двадцативосьмилетнего Аршака Ашотовича Унаняна он нашел именно там. Подойдя к нему очень близко, товарищ Саргсян быстро зашептал ему в ухо, почти не размыкая губ: