Женщины Парижа - Летиция Коломбани Страница 2

Залы судебных заседаний были расположены на шести этажах, которые возвышались над роскошным атриумом площадью пять тысяч квадратных метров. Немудрено, что необозримое пространство под двадцативосьмиметровым потолком кое у кого могло вызвать головокружение и растерянность. А кое-кому из осужденных могло подсказать мысли и похуже.

В тюрьмах широко распространены сети безопасности для предотвращения самоубийств. Но только не здесь. Простые стеклянные перила, отделяющие человека от бездны. Сен-Клеру достаточно было сделать один шаг, чтобы перемахнуть через них и броситься вниз.

Эта картина преследовала Солен, она никак не могла от нее отделаться. Она снова и снова видела тело своего подзащитного, застывшее в неестественной позе на мраморных плитах Дворца. Она думала о его семье, детях, друзьях и сослуживцах. Ведь она была последней, кто видел его живым, кто говорил с ним, сидел рядом. Чувство вины не оставляло ее. Где она ошиблась? Что должна была сказать или сделать? Не должна ли она была предвидеть, допустить вероятность того, что может произойти самое страшное?

Солен вроде бы неплохо знала Артюра Сен-Клера, однако его поступок оставался для нее загадкой. Она не разглядела в нем предельного отчаяния, краха всех надежд, бомбы, готовой взорваться в любой момент.

Шок, испытанный Солен, перевернул всю ее жизнь. Она тоже упала с высоты седьмого этажа. Целые дни она проводила неподвижно в комнате с белыми стенами и занавешенными окнами. Свет был ей невыносим, малейшее движение, казалось, требовало нечеловеческих усилий. Она получала цветы от коллег из конторы и записки со словами поддержки, которые не в состоянии была читать. Она вышла из строя, точно автомобиль без топлива, стоящий на краю проезжей части. И как раз в год своего сорокалетия.

На английском термин burn out ^[4] звучит легче, современнее, это куда лучше, чем депрессия. Сначала Солен просто не поверила. Какое все это имело отношение к ней, как она могла быть к этому причастна? Разве похожа она на тех чрезмерно чувствительных людей, чьи жалобы заполняют страницы журналов? Она всегда считала себя сильной, активной, динамичной. И прочно стоявшей на ногах – так, во всяком случае, ей казалось.

«Профессиональное выгорание – очень распространенное заболевание», – сказал ей психиатр спокойным, хорошо поставленным голосом. Он произносил научные термины, которые она слышала, но которых не понимала: серотонин, допамин, норадреналин, – перечисляя цветистые названия препаратов – транквилизаторы, бензодиазепины, антидепрессанты. Психиатр назначил ей таблетки: для вечернего приема – чтобы уснуть – и для утреннего – чтобы встать с постели. Таблетки, которые должны были помочь ей выжить.

А ведь все так хорошо начиналось. Родилась Солен в фешенебельном парижском квартале и была умным, отзывчивым и старательным ребенком, из тех, на которых родители возлагают большие надежды. Росла она вместе с младшей сестренкой, окруженная теплом любящих родителей – преподавателей права. Годы учебы прошли без сучка без задоринки, и в двадцать два года она стала членом Парижской коллегии адвокатов, получив место в престижной фирме. Ничто не предвещало таких сложностей в будущем. Само собой, работы был вал, часто приходилось разбирать дела по выходным, а то и по ночам, проводить с ними отпуска, само собой, она недосыпала из-за бесконечных слушаний, встреч с клиентами, собраний; ее жизнь напоминала идущий на огромной скорости поезд, который невозможно остановить. Конечно, был еще Джереми, которого она любила больше, чем всех остальных мужчин. Ей так и не удалось его забыть. Он не хотел иметь не только детей, но и никаких обязательств. О чем он прямо ей и сказал, и ее это вполне устроило. Солен была не из тех женщин, что спят и видят, как бы стать матерью. Она не представляла себя в роли одной из тех молодых женщин с натруженными руками, что пересекаются на тротуарах, маневрируя колясками. Это удовольствие она охотно уступила своей сестре, которая цвела в роли матери и хранительницы домашнего очага. Солен слишком высоко ценила свою свободу – такой, во всяком случае, она себя преподносила бойфренду. Они с Джереми жили каждый своей жизнью и были современной парой – влюбленными, но независимыми.

Разрыв произошел сам собой, она ничего не предвидела. И посадка была довольно жесткой.

После нескольких недель лечения Солен наконец-то смогла впервые выйти из палаты с белыми стенами, чтобы немного пройтись по парку. Психиатр, присевший рядом на скамейку, поздравил ее с заметным улучшением, говоря с ней ласково, как обычно говорят с детьми. Скоро она сможет вернуться домой при условии, что продолжит лечение, сказал он ей. Но Солен выслушала новость без радости. У нее не было желания очутиться дома, в полном одиночестве, без цели, без будущего.

Хороший район, прекрасная трехкомнатная квартира, всегда казавшаяся ей слишком большой и холодной. В шкафу – забытый Джереми шерстяной свитер, о котором она так ему и не сказала. И еще американские чипсы с искусственным вкусом, которые он обожал и которые она – неизвестно почему – продолжала покупать в супермаркетах. Сама-то она чипсов не ела. Шуршание пакетов, когда они вместе смотрели фильмы или шоу, ее, помнится, страшно раздражало. Но теперь она отдала бы все, чтобы только услышать его снова. Похрустывание чипсов Джереми, который сидел бы с ней рядом на диване…

В адвокатскую контору она не вернется. И не по злому умыслу. Сама мысль о том, что ей придется вновь проходить через двери Дворца правосудия, вызывала у нее тошноту. Еще очень долгое время она будет старательно обходить это злосчастное место стороной. Она попросит об отставке, уволится – что звучит гораздо мягче и даже предполагает возможность возвращения. Но о возвращении не могло быть и речи.

Солен призналась психиатру, что боится покидать лечебницу. Откуда ей знать, как выглядит жизнь без привычных для нее работы, строгого распорядка, встреч с клиентами, обязательств. Без надежного якоря она боится пускаться в плавание. «Сделайте что-нибудь для других, – посоветовал он ей, – почему бы вам не заняться волонтерством?..» Чего-чего, а этого Солен не ожидала. Переживаемый ею сейчас кризис – это кризис смыслов, вновь сказал он. «Нужно выйти за рамки собственного „я“, повернуться лицом к другим, найти причину для того, чтобы вставать с постели каждое утро. Почувствовать себя полезной».

Он и правда может предложить ей только это – лекарства и волонтерство? Стоило ли для этого одиннадцать лет изучать медицину? Против волонтерства она ничего не имела, однако отнюдь не чувствовала себя матерью Терезой. Сможет ли помочь волонтерство в ее состоянии, когда она едва встает с кровати? Но врач настаивал. «Попробуйте» – было его последним словом, когда при выписке он подмахнул ей больничный лист.

Вернувшись домой, Солен почти все время либо спала, либо валялась на диване, проглядывая журналы и тут же сожалея, что их купила. Звонки и посещения родственников или друзей не могли развеять ее мрачного настроения. У нее не было ни малейшего желания что-либо делать или вести разговоры. Все вызывало у нее скуку. Без всякой цели слонялась она по квартире, переходя из спальни в гостиную и обратно. Время от времени Солен спускалась, чтобы зайти в бакалею за углом или заглянуть в аптеку и купить очередную порцию таблеток. А потом поднималась к себе и опять заваливалась на диван.