Уцелевший - Чак Паланик Страница 2

При моем образе жизни достаточно трудно обвалять в сухарях телячью отбивную котлету. В другие вечера это может быть что-то другое — рыба или курица. В тот самый момент, когда одна моя рука испачкана сырым яйцом, а в другой я держу мясо, кто-нибудь звонит мне и требует помочь.

Так бывает каждый вечер в моей нынешней жизни.

Сегодня девушка звонит мне из вибрирующего ночного клуба. Единственное слово, которое я могу разобрать, — «позади».

Она говорит: «Жопа».

Она говорит что-то, что могло бы быть словами «не его» или «ничего». Проблема в том, что я не могу начать заполнять бланки, когда я один, на кухне, и кричу, чтобы меня услышали где-то там, сквозь танцевальные ритмы. По голосу, она очень молодая и усталая. Я спрашиваю, доверяет ли она мне. Она устала или страдает? Я спрашиваю: если есть всего один путь, чтобы остановить ее страдания, пойдет ли она по нему?

Моя золотая рыбка взволнованно плавает кругами в аквариуме на холодильнике, поэтому я подхожу к ней и бросаю в воду таблетку Валиума.

Я кричу девушке: достаточно ли она настрадалась?

Я кричу: Я не собираюсь стоять здесь и слушать ее объяснения.

Стоять здесь и пытаться исправить ее жизнь — пустая трата времени. Люди не хотят, чтобы их жизни исправляли. Никто не хочет решения своих проблем. Своих драм. Своих тревог. Не хотят начинать жизнь заново. Не хотят упорядочивать жизнь. Ведь что они получат взамен? Всего лишь огромную пугающую неизвестность.

Большинство людей, которые звонят мне, уже знают, чего они хотят. Некоторые хотят умереть, но просто ждут моего разрешения. Некоторые хотят умереть и нуждаются в поддержке. В небольшом толчке. У некоторых людей, склонных к самоубийству, почти не осталось чувства юмора. Одно неверное слово, и через неделю от них останется лишь некролог. Большинство звонящих людей я почти не слушаю. Жить им или умереть, я определяю по тону их голоса.

Разговор с девушкой из ночного клуба заходит в тупик, поэтому я говорю ей: Убей себя.

Она говорит: «Что?»

Убей себя.

Она говорит: «Что?»

Барбитураты и алкоголь, голову — в сухой мешок для мусора.

Она говорит: «Что?»

Невозможно хорошо обвалять в сухарях телячью отбивную котлету, пользуясь только одной рукой, поэтому я говорю ей: сейчас или никогда. Либо нажми на курок, либо не нажимай. Я с ней в этот момент. Она не умрет в одиночестве, но я не могу ждать всю ночь.

Она начинает рыдать так громко, что это становится похоже на звуки дискотеки. Поэтому я кладу трубку.

В то время, как я пытаюсь обвалять котлету в сухарях, эти люди хотят, чтобы я исправил всю их жизнь.

Телефонная трубка в одной руке, а другой я пытаюсь достать панировочные сухари. Нет ничего сложнее. Ты обмакиваешь котлету в сырое яйцо. Стряхиваешь. Обваливаешь в сухарях. Проблема в том, что мне не удается сделать это правильно. Иногда котлета остается голой. А иногда слой сухарей такой толстый, что нельзя понять, что под ним.

Это было очень весело. Люди просто звонят тебе на грани самоубийства. Женщины звонят. А я здесь один со своей золотой рыбкой, один в грязной кухне, пытаюсь обвалять в сухарях свиную отбивную или что-нибудь еще. На мне семейные трусы, и я слушаю чьи-то мольбы. Даю советы и наказываю.

Позвонил парень. Я только задремал, а тут его звонок. Эти звонки продолжаются всю ночь, если я не отключаю телефон. Какой-нибудь неудачник звонит среди ночи, когда бары уже закрыты, чтобы сказать, что он сидит, скрестив ноги, на полу своей квартиры. Он не может спать из-за этих ужасных кошмаров. В своих снах он видит, как падают самолеты, наполненные людьми. Все настолько реально, и никто не может ему помочь. Он не может спать. Ему неоткуда ждать помощи. Он говорит, что приставил к подбородку винтовку и хочет, чтобы я назвал хоть одну причину, по которой ему не следовало бы нажимать на курок.