Самый безумный из маршрутов - Аспен Матис Страница 19

Я зачерпнула воду из маленького ручья пустой бутылкой, и мы попрощались. Я продолжила путь, а он остался. Он ничего не сказал о моем крошечном рюкзаке, а я так и не спросила о вещах, которые он нес, и нужно ли мне было их взять.

Я снова побежала. Вверх, к вершине холма, затем вниз по его другому склону. Я бежала быстро и вскоре снова оказалась в пустыне. Тени больше не было. Так же быстро, как я вошла в этот неожиданный маленький оазис с шумным ручьем, я покинула его. Шагая по пыльной дороге, я напевала про себя песни и думала, что со мной все нормально. И с Левым Полем все нормально.

Левое Поле я больше не встречала.

Солнце уже опустилось, когда я наконец сделала первый привал, прекратила шагать и села посреди дороги, там, где не было ничего острого. Только мягкая пыль. Небо было бескрайним, чистым покрывалом, и я почувствовала прилив энергии, я совсем не устала и чувствовала, что у меня все в порядке. Я допила последнюю воду. Я не хотела есть, но хотела лайм или зеленое яблоко, какой-нибудь фруктовый сок. Мой язык был странно шершавым. Вкусовые рецепторы выступили и стали как гусиная кожа. Хотя я и выпила достаточно воды из ручейка, мне нужно было восполнить запас в Хаусер Крик на 16-й миле и напиться на ночь.

Первые сумерки опустились внезапно, как полная темнота после вспышки молнии. Небо было ясным целый день, но, шагая по песку, я ощущала запах дождя, чувствовала наэлектризованность в волосах и пальцах. Я очень хотела пить, меня преследовал запах воды, я хотела ее. Земля вдруг стала мягче, почва больше не была твердой, маленькие красные сухие листья лежали тут и там, как хрупкие ладони. Появились островки по-настоящему зеленой травы, какую можно видеть на неистоптанных краях бейсбольного поля. Затем я увидела ряд темных влажных камней. Я почувствовала огромную радость. Это был Хаусер Крик. Я вышла на маршрут в 1:30 дня, мне нужно было пройти 16 миль, и я прошла эти 16 миль до наступления первого вечера. Я сделала так, что всю дорогу мне нужно было стремиться к воде. Я выполнила свою амбиционную задачу на день. Теперь мне оставалось утром пройти лишь четыре мили до озера Морена – до пункта «Старт», – и я очень этим гордилась.

Я разбила палатку на берегу Хаусер Крик среди палаток и навесов других незнакомых мне туристов. Некоторые палатки освещались изнутри фонарями золотистого света. Это был небольшой лагерь новых «дальноходов», полных надежд преодолеть маршрут, но я не чувствовала необходимости знакомиться с ними. Каждый из них хотел совершить то же, что и я, но теперь, когда я могла пообщаться с ними вживую, мне этого не хотелось. В черной скученности на каменной плите группа путешественников тихо беседовала, разражаясь взрывами смеха. Я не присоединилась к ним.

В одиночестве я забралась в палатку. Лежа на гладком прохладном нейлоновом полу палатки, я осознала, что вообразила, будто в основном буду одна. Дикая пустыня казалась мне самым безопасным местом, потому что там не было людей, а люди меня обидели. Тем не менее я была здесь, это был первый ночлег девочки в палатке на маршруте – среди палаток смеющихся незнакомцев. Я знала, что пройти маршрут пытались в основном мужчины, но я не была уверена, следует ли мне ожидать, что я буду оставаться одна, или повстречаю мужчину, или буду окружена группами суетящихся парней, мигрирующих вместе со мной на север. Когда я спала на кровати в Шлакобетонном Дворце, я представляла себе, что Тропа Тихоокеанского хребта обеспечит мне одиночество, но сейчас я более трезво ощутила вездесущность мужчин, которые были той единственной угрозой, что я не могла не учитывать. Я буду в дикой природе не одна, а в обществе попутчиков – пилигримов пустыни. Девушка среди своенравных мужчин.

Я поужинала в палатке крекерами «Уит Синс» и мини-батончиками «Сникерс», понимая, жуя, что мне не следует питаться в месте ночлега, поскольку запахи пищи привлекают к себе диких животных. У меня не было сил почистить зубы, я просто лежала, ощущая спиной прохладный пол палатки. Я подумала, что в эту ночь мне не понадобится спальный мешок. Воздух был теплым. Моя спина расслабилась на земле, покрытой нейлоном, и я жаждала вкусной насыщенной пищи – пломбирного мороженого, стакана холодного шоколадного молока. После изнасилования я жила только на нездоровой пище. Семь юношеских лет поедания куриных грудок и брокколи сейчас показались бессмысленными. Монашескими. Совершенно изнуряющими. Я лежала плашмя на спине, тяжело дышала и жевала фруктовые конфеты «Старберстс», разворачивала одну за другой арбузные «Джолли ранчерс», острые «Атомик файерболлс». Соленые чипсы «Лэйс». Это была нездоровая еда, которую я любила в детстве, но редко ею питалась. Теперь я могла позволить себе все. Моя палатка была безопасной.

Я вытащила рюкзак и порылась среди вещей. Всего одиннадцать фунтов и три унции. Джон Мьюр писал: «Я шел один, мое снаряжение состояло из пары одеял и некоторого количества хлеба и кофе».

Я была поражена новым открытием: мне требовалось так мало. Но из всех не взятых вещей – трусиков, аптечки, запасных батареек, теплой кофты, одной смены одежды, дезодоранта или мыла, даже карты – мне понадобилось захватить губную помаду и новый ажурный лифчик.