Жертва - Сол Беллоу Страница 19

— Он подает дело так, будто это я угробил его жену, вообще кругом виноват…

— Жену? Ну, это он, положим, хватил, — сказал Гаркави, — я бы и слушать не стал чушь такую.

— А я, по-твоему, слушаю? Я что — сумасшедший? Кто это станет слушать? Ты станешь?

— Нет, нет, я же говорю, он хватил. Расшалилась фантазия. Шарики заскочили за ролики. — Гаркави покрутил пальнем у виска и вздохнул. — Но народ говорил, да, что его выперли, и потом, как я слышал, он так нигде и не смог устроиться. Перед этим его еще из нескольких мест турнули.

— Из-за пьянства…

Гаркави пожал плечами. Лицо у него сморщилось, он как-то воротил его от Левенталя.

— Возможно. Он нигде не приживался, я слышал, и положение как раз было аховое, когда его взяли к Диллу.

— Кто тебе сказал?

— С ходу не вспомню.

— Ты думаешь, черный список существует, да, Дэн? Но когда мы с тобой говорили насчет Редигера, ты сам же смеялся над этой моей идеей.

— Смеялся? Ну да, в общем и целом я не верю во все эти дела.

— Хорошо, вот тебе доказательство. Ты видишь? Тут черный список.

— Не уверен. Этот твой тип неустойчив, об этом узнали. Просто стало известно, что на него нельзя положиться.

— Почему он потерял работу у Дилла? Потому что пил, да, Дэн?

— Ну, тут я не знаю. — Левенталю показалось, что Гаркави странно стрельнул в него взглядом. — Это ведь у меня не из первых рук. Как до меня дошло, так причина была другая. Но все всегда обрастает слухами. Я знаю? До правды не докопаться. Можно жизнь положить, и без толку. Ну что я тебе буду рассказывать? Один говорит одно, другой другое. Кто говорит сено, кто говорит солома, а вполне вероятно… это гречиха. И никто тебе не скажет, только тот, кто посеял. Остальным остаются сплошные догадки. Почему? Он же скользил на коньках по тонкому льду, надо было гнать все быстрей, гнать, гнать, гнать. А он замедлился… и провалился. Как я понимаю… — Гаркави сам остался недоволен своей версией; из нее явно торчали уши. Он запинался, глаза бегали. Явно что-то знал и не хотел говорить.

— Почему он потерял эту работу? Что они говорят?

— Кто это — «они»?

— Дэн, пожалуйста, не морочь мне голову. Я же спать не могу спокойно, пока не узнаю. Это не пустяки. Ты должен мне рассказать, что говорят.

— Если ты не возражаешь, Аса, я должен тебе разъяснить одну вещь, которой ты пока не усвоил. Мы не дети. Мы взрослые люди. Просто преступленье, ей-богу, быть настолько наивным. Посмотри на себя, старик, да? Ты хочешь, чтоб все тебя любили. Но вполне возможно, кое-кому ты и не нравишься. Так, как, вот скажем, мне. Но неужели тебе мало, что кое-кто к тебе хорошо относится? Почему не принять тот факт, что кое-кто с ними не согласится ни при какой погоде? Ты подсчитай в процентах. Это что — вопрос жизни и смерти? Я, например, вдруг выяснил, что одна молодая особа, к которой я всегда тепло относился, высказалась в таком духе, что я самодовольный индюк. Наверно, не думала, что передадут, но вот передали. К сожалению, люди часто ничего во мне не понимают. Или в тебе. Таков мир. Меня все чересчур задевает; приходится призывать здравый смысл. Ну что девица? Я знаю, у нее есть причины, но она сама в них не разобралась. И что я могу ей сказать? «Моя дорогая, я дико извиняюсь, у всех свои недостатки, и все мы уж такие, как есть. Я должен принимать себя таким, как я есть, или отваливать. Кроме меня, у меня ничего не имеется на белом свете. И при всех моих недостатках я ценю свою жизнь». И ничего, не обрывается сердце. Я стреляный воробей, знаю, что время от времени кой на что приходится нарываться. Но ты же, ты так убиваешься, если кому-то вдруг не покажешься, кто-то где-то не так о тебе отзовется. Немного независимости, старик; так же нельзя, ей-богу.

— Я хочу, чтобы ты мне сказал, — настаивал Левенталь. — Я не отстану. Учитывая, какое мне брошено обвинение, вполне естественно, что я хочу знать.

И Гаркави сдался:

— Уиллистон считает, что ты таки доставил неприятности этому парню, когда пошел к Редигеру и себе напозволял. Он, собственно, намекнул, что ты это специально.

— Что-о? Уиллистон это говорит? Он это сказал?

— Ну, в общем, в таком духе.

— Но как же он мог? Неужели он такой идиот? — Побелев, стиснув зубы, изо всех сил удерживая нахлынувший гнев, омерзительный страх, приложив руку к горлу, Левенталь хмуро, во все глаза смотрел на Гаркави. Он почти выкрикнул: — И ты меня не защитил?

— Конечно, я говорил, что он ошибается, я делал все, что мог. Я ему сказал, что это неправда.

— Ты должен был сказать, что я сразу же тогда тебя вызвонил и все рассказал насчет Редигера. И ты сам тогда еще подумал, что это подстроено, что Олби с Редигером стакнулись, решили обвести меня вокруг пальца, что все это они вместе обтяпали. Ты это говорил Уиллистону?

— Нет, я не стал.

— Но почему? — Он сжал кулак, будто что-то вырвал из воздуха. — Почему же? — он спрашивал. — Это был твой долг, если ты мне друг. Пусть бы ты даже не знал фактов, ты должен был за меня заступиться. Но ты же знал факты. Я дал тебе их. Ты должен был сказать, что все это клевета и ложь. Да пусть кто-то посмеет при мне такую пакость насчет тебя повторять, я мигом его осажу, увидишь. Тут же не только дружба, тут справедливость. И откуда он узнал, что я делал у Дилла? Так какого хрена ты уши развесил? Или слово боялся вякнуть, чтобы не оскорбить его чувства?

— Ну нет. — Левенталь купился было на потрясенный взгляд Гаркави, но тот преспокойно ответил: — Но я не считал, что принесу тебе пользу, ввязываясь в спор с Уиллистоном. Я просто сказал ему, что он ошибается.

— И это друг!

— Да, если есть у тебя вообще друг. Я твой друг.

— Он бы лучше меня спросил, прежде чем говорить такое, выслушал бы другую сторону. Так нет же, надо было поверить этому пьянице. И где их английская беспристрастность… честная игра?

— Мне трудно понять точку фения Уиллистона. По-моему, он вполне разумный человек.

— Так-таки трудно? — сказал Левенталь с горечью. — Я же тебе говорил, по каким мотивам Олби считает, я решил ему мстить. И если Уиллистон верит, что я отправился к Редигеру для скандала, значит, он вообще разделяет взгляды Олби.

— Кто, Уиллистон? Ну, ты попал пальнем в небо, старик, пальцем в небо.

— Ах да? Но ты так ничего и не понял, как я погляжу. Уиллистон слишком порядочный человек, это ты хочешь сказать? И ты мне будешь рассказывать про наивность! Стреляный воробей! Да каждый ребенок знает про эти вещи лучше тебя, Дэн. Если он мог подумать такое, это же оскорбление… и для тебя оскорбление, Дэн, нет, ты только подумай. Если у него такие взгляды…

— Уиллистон — прекраснейший человек, — сказал Гаркави, — ты вспомни, как он отнесся к тебе.

— Я помню. С чего ты взял, что я не помню? В том-то и суть. В том-то и ужас. Тогда дело дрянь. Да, конечно, он мне помог. И значит, если ему угодно верить в такой поклеп на меня, он имеет на это право, так, по-твоему? Как ты можешь все валить в одну кучу? — Он запнулся. — Конечно, он мне помог.