Готтленд - Мариуш Щигел Страница 19

Ни у кого нет права в нее стрелять.

И вообще чтобы никаких выстрелов не было слышно.

Запрещается об этом говорить, фотографировать и снимать на камеру. Тот, кто это сделает, будет немедленно арестован.

Все предприятие, где работает инженер Кршижек, парализовано страхом.

Днем и ночью территория находится под усиленной охраной. Памятник будет взорван, но появляется идея голову разобрать вручную. На нее подвешивают двух каменщиков (отца с сыном), которые молотками через каждые двадцать сантиметров откалывают от головы по кусочку. У них не хватает духу кидать обломки вниз, поэтому за ними приезжает лифт.

Взрыв готовит лучший в стране пиротехник Иржи Пршигода. Он знает, что в случае ошибки на воздух взлетит полцентра.

Две недели он думает, не смыкая глаз, лишь изредка отключаясь на три минуты. Начинает готовить две тысячи сто зарядов.

Он хочет подорвать памятник с одного раза, но в дело вмешиваются военные, присланные на всякий случай правительством. Они требуют, чтобы взрыв происходил в три этапа, — боятся, что фрагменты будут летать над городом и могут пострадать люди. Военные ходят за ним по пятам, мешают сосредоточиться, страшно надоедают.

Сначала с Пршигодой случается истерический припадок — он начинает орать. Потом выпивает шесть стаканов сливовицы подряд — и нажимает кнопку прибора.

Когда все уже позади, он садится на траву и в голос плачет.

«Скорая» отвозит его в психиатрическую больницу.

Взрывы прошли безупречно. Уборка прилегающих территорий от железного лома и бетона длится год.

В прессе о ликвидации памятника нет ни единого упоминания.

Памятника Сталину в Праге попросту не было.

Часть II: спасительный компот

От Сталина остался одиннадцатиметровый постамент. Сегодня на нем стоит метроном. Большая красная стрелка качается от советской стороны к чехословацкой и обратно. Вокруг безумствуют скейтеры, а на бывшей лестнице кто-то при помощи белой масляной краски пытается связаться с другим человеком: katerinarybova@seznam.cz. Рядом кто-то другой приписал: НЕ ПОЛУЧИТСЯ.

Не всегда находятся спонсоры, оплачивающие электричество, и стрелка иногда останавливается.

— Смотрите, время опять остановилось! — говорят в таких случаях люди.

Для этого места не лучшая метафора, даже наоборот.

Время так ускорило свой бег, что, к примеру, смерть Отакара Швеца через десять лет после окончания Второй мировой войны сейчас кажется чем-то, произошедшим в эпоху клинописи.

Меня всегда раздражало, почему чехи не написали основательной истории создания и краха самого грандиозного в коммунистической Европе доказательства любви.

Оказывается, для этого нужно было бы стать археологом.

Когда в Центральном архиве Чешской Республики мне дали папку под названием «Памятник Сталину в Праге» и я увидел печати, свидетельствующие, что документы рассекретили всего три дня назад, я был приятно удивлен и даже горд — их рассекретили по моей просьбе, никто до сих пор не проявлял к ним интереса.

Десятки протоколов на тему памятника, многие с грифом «секретно». Но нет ничего о жертвах строительства, нет какой-либо конкретной информации о скульпторе, кроме того, что на него оказывают сильное давление. Ни единой строчки о его самоубийстве.

Если его нашли в мастерской, туда, конечно же, нагрянули агенты секретной службы. Наверняка они расспрашивали соседей, вынюхивали — должна же об этом остаться хоть одна запись. Они обязаны были составить протокол, при каких обстоятельствах обнаружено тело.

Я подаю запрос в архив бывшей службы безопасности — прошу отыскать дело Отакара Швеца. Жду с октября 2003-го до января 2004 года.

Мне отвечают, что не нашли ни одной бумажки с его фамилией.

Скульптор Ольбрам Зоубек утверждает, что Отакар Швец отравился газом также, как и его жена. (Вполне возможно, ведь у Зоубека много лет работал лепщиком покойный пан Юнек, верный помощник Швеца.)

Телевизионный режиссер-документалист Мартин Скиба считает, что Швец застрелился. (Тоже возможно — Скиба хорошо информирован, он ведь работает в жанре исторической документалистики.)

Историк искусств того времени Петр Виттлих говорит, что скульптор повесился. (И это тоже возможно, ведь профессор Виттлих написал — остающуюся единственной — монографию о Швеце вскоре после его смерти.)

— Где же он повесился?

— В своей мастерской, на чердаке замка «Корона» на Вацлавской площади.

Три дня я выясняю, имел ли Швец мастерскую в «Короне». Не имел. У него были две, но не в центре (впрочем, ни в одной из них не осталось от него никакого следа). Я сообщаю об этом профессору.

— Я только писал о нем, я же не знал его лично. Детей у него не было, и вы не найдете в Праге никого, кто его знал, — всех их уже давно нет в живых.

Однажды Швецу даже передвинули на восемь лет дату смерти. Сделал это Йозеф Шкворецкий. В его популярном романе «История тенор-саксофониста», описывающем историю Чехословакии и предназначенном для американского книжного рынка, сказано, что Швец не смог пережить взрыва своего памятника.

«Видя, как его реалистичный Голиаф кусочек за кусочком превращается в монстра, будто изваянного в мастерской Джакометти, он свел счеты с жизнью».

Либо автор поверил какой-нибудь сплетне, либо решил, что самоубийство до открытия памятника разочаровало бы зарубежных читателей. А если б дошло до экранизации романа, было бы куда эффектнее, если герой кончает с собой, увидев уничтожение дела своих рук.

Пиротехник Иржи Пршигода, хоть и выпил красного вина «Франковка», скуп на слова. Если бы я заранее не знал, что его отвезли в психушку, он сам наверняка бы об этом не упомянул.

— Ничего страшнее этой ликвидации в моей жизни не было, хотя потом тоже бывали трудные задания. Но нет смысла к этому возвращаться, — говорит он. — Столько боли…

Мы не возвращаемся.

Однако неделю спустя в малоизвестном романе «Кафе “Славия”» я натыкаюсь на описание взрыва. Автор романа — Ота Филип, писатель, которого в 1960 году власть заставила стать шахтером.

Я звоню пиротехнику. Говорю, что нашел кое-что о его взрыве.

На следующее утро жена пана Пршигоды уже в прихожей заявляет, что та ночь была сущим адом.

— Кто и что мог об этом написать? — повторял пиротехник и весь трясся.

— Но сейчас 2003 год, — отвечаю я.

— А какое это имеет значение? — спрашивает жена.

Я читаю вслух: «Следующей ночью взошла полная луна. Влтава напоминала серебряную змею, которая улеглась спать под мостами. И тогда произошло землетрясение».

— Ну, ну… — говорит пан Пршигода и хватается за сердце.