Спаси меня - Кристофер Харт Страница 19

— Почему бы тебе тогда в монахи не податься? — подкалывает Кэт.

— Я не говорю, что от женщин одна только мука и ничего хорошего. Я вовсе так не считаю.

— Ах как вы добры. Кстати, а про девочек-червячков там что-нибудь написано? Их пробовали держать в изолированных, однополых… как это у них называется, червячных фермах?

— Сейчас не припомню, — хмуря лоб, отвечаю я.

— Ничего удивительного. — Кэт настоящий скептик. — Не убедил ты меня своими червячками.

— Знаешь, а мне кажется, я поняла, — вступается за меня Джесс. — Смысл в том, что мы все в какой-то мере черви.

— Я за вас рада, — отвечает Кэт.

Позже девчонки уходят за покупками, а я остаюсь дома и предаюсь безрадостным размышлениям, сидя на диване. Можно было бы прогуляться в парк, но за окнами серое тяжелое небо, а с северо-востока дует промозглый колкий ветер — совсем не до прогулок в такую погоду. Можно было бы не спеша дойти до лотка мистера Индаита Сингха, купить «Прайвитай», устроиться за столиком в кафе и попивать маленькими глотками горький эспрессо, посмеиваясь в душе над причудливой суетой «человеков». Если повезет, сяду в уголке, где можно оставаться незамеченным и при этом сохранять прекрасный обзор. Сяду и стану читать о позерах и посредственностях, обманщиках и политиках, публицистах, сутенерах и сводниках; о звездах «мыльных опер», о медиумах, мелких князьках, ростовщиках, о пустоголовых знаменитостях, развратниках и своднях; о ворах, кляузниках и крючкотворах, лжецах, головорезах и яйцеголовых умниках; о литературных поденщиках, торговцах шедеврами, адвокатах и разноперой толпе трещоток, болтунов, балагуров и пустомель, которые верещат, словно стая мартышек, и разряженными бабуинами шествуют в сиянии прожекторов по вымощенному золотом бульвару среди восторженных криков и даже не подозревают, что скоро бульвар закончится, они все рухнут в разверзшуюся под ногами дыру и полетят в пустоту — в черную бездну, откуда веет слабым душком обезьяньих экскрементов и больше ничем.

Нет, на данный момент мне совсем не хочется иметь что-нибудь общее с собратьями-людьми. Да и надобность в прогулке отпала. Просто буду сидеть и думать о Бет…

Ах, роковая мысль. Какие у Бет глаза, какая улыбка, волосы ниспадают на мое лицо. Вот она говорит, чуть приоткрывая завесу над мраком тайн, о своем развращенном и нездоровом прошлом, делает какие-то тонкие намеки… Тогда мы будто колебались между жизнью и смертью, и казалось, что я не властен над судьбой…

Нет, хватит — так я, пожалуй, сойду с ума. Надо радоваться жизни, шутить, острить, сорить деньгами, любить ради приятности и не впускать никого к себе в душу. Гоняться за удовольствиями и отдаваться всей душой покупке нарядов — одним словом, вести себя как денди. Я отказываюсь сохнуть по Бет.

Итак, набираю горячую ванну, добавляю пенку со свежим лиственным ароматом, вешаю в гардероб костюм, а остальное отправляется в корзину для грязного белья. Тщательно и с изыском подбираю новую одежду: шелковые трусы-боксеры, клетчатые носки, черные джинсы… Нет, зеленые вельветовые брюки, нет, все-таки джинсы… Хорошо, пусть будут черные молескины. Теперь свежевыглаженная рубашка кремового цвета с двойными манжетами и шелковые ленты вместо запонок. Галстук? Слишком — нечего так расфуфыриваться. Пусть воцарится галантность денди… И не забывай смотреть на мир поверхностно! Пока наполняется ванна, я делаю двадцать отжиманий и пятьдесят раз поднимаю корпус, а затем изучаю свое голое тело в зеркале. Можно сказать, не самая плохая фигура — бывает и хуже. Правда, колени меня подвели, прямо-таки несчастье, а не колени. Бледные круглые булыжники в обрамлении редких черных волос. Да, лучше не смотреть. И лодыжки вполне уместно смотрелись бы под брюхом какой-нибудь крупной птицы. Но в целом не так уж и плохо.

Я лежу в ванне, закрываю глаза и думаю о том, что неплохо бы выпить джина с тоником. А вместо этого начинаю ломать голову над трудными для понимания вопросами этики и эстетики, как и должен был бы поступить в подобной ситуации денди. Тру себя мочалкой, мою голову, обильно смачиваю щеки пенкой и бреюсь с особой тщательностью, пока щеки не становятся гладкими словно яйцо. Приходит мысль выщипать брови — мои роскошные кустистые брови, но я все-таки решаю воздержаться. (Нелепость какая, брови выщипывать.) Не надо думать, будто все денди — суетливые, самовлюбленные воображалы с припорошенным кокаином носиком. (А вот от растительности в носу, к сожалению, все-таки придется избавиться.) Натираюсь бальзамом после бритья с «экстрактом коры баобаба», как говорится на этикетке, под мышки — дезодорант, тальк как обычно и легкий намек на лосьон после бритья. И, наконец, облачившись в подобранное заранее одеяние, неторопливой, но уверенной походкой (хотя, увидь меня Кэт в эту минуту, она наверняка подумала бы, что я недавно заработал чрезвычайно болезненную мозоль, — да что с нее взять, не разбирается в таких вещах) прохожу в гостиную. Задерживаюсь на краткий миг в библиотеке, беру с полки словарь и нахожу слово «иератический», подношу к губам палец и, в напряженной задумчивости эстета глядя в окно, размышляю про себя: «Иератический. Да-а…» Затем возвращаю на место словарь, беру яркое подарочное издание под названием «Золотой век», ставлю компакт-диск с музыкой Шопена и растягиваюсь на диване. Настоящий денди. Не томящийся меланхоличный жиголо, безнадежно и безответно влюбленный, а эстет, чей разум занят более возвышенными вещами.

Само спокойствие и умиротворенность.