Когда явились ангелы - Кен Кизи Страница 19

– Давай другим искать, – процедил мужик, с иззубренной ухмылкой переставляя ноги, чтобы получше ухватиться за свой конец палки загорелыми руками. – И давай другим…

Он не закончил. Дебри внезапно и мощно опустил свободный кулак – и перерубил жердь надвое. Затем, не дав мужику ответить, резко развернулся и шлепнул Стюарта по заду. Пес изумленно тявкнул и забился под амбар.

То был эффектный и успешный маневр. Стопщики разинули рты. Не успели они опомниться, Дебри указал через двор обломанным концом жерди и сказал:

– Это, ребята, тропа на Хэйт-Эшбери. В энергетический центр.

– Давай, Боб, – сказал блондинчик, обливая Дебри презрением. – Пошли. Ну его к черту. Он догнил. Как Лири [41]и Леннон. Все эти зажравшиеся скоты. Догнил. Заторчал от власти.

Борода взглянул на свой обломок палки. На пару дюймов короче половины Дебри. Наконец он пробурчал:

– Да гори оно огнем, – и резко развернулся.

Неспешно отступая тем же маршрутом, мужик вытащил нож. Блондин торопился подстроиться под неспешного компаньона, уже что-то ему шептал и подхихикивал. Борода на ходу снял с палки длинную кривую стружку. Потом еще одну, которая заколыхалась, как перо.

Уперев руки в бедра, Девлин смотрел, как от сломанной палки отпадают стружки. Глаза у него слезились, но он следил за парочкой, пока та не убралась с участка. Тогда Дебри поспешил обратно в кабинет – снова искать солнечные очки.

Он опять услышал скулеж – тот вернулся, стал громче. Дебри открыл глаза, опять подошел к окну и раздвинул крашенные варенкой шторы [42]. Розовый автомобиль развернулся и теперь несся обратно. Дебри завороженно смотрел, как машина снова миновала дорожку к дому, потом с визгом тормознула, дала задний ход и въехала во двор. Голося и колотясь по грязи, покатила к амбару. Дебри моргнул, рывком задернул штору и тяжело уселся на стул с колесиками.

Машина трескуче затормозила на гравии и милосердно вырубила мотор. Дебри не шелохнулся. Кто-то выбрался наружу, и в кабинет ворвался голос из прошлого:

– Дьяв?

Слишком поздно он задернул штору, вот что.

– Девлинннн? – не унимался крик. – Эй, Девлин Дебриииии?

Вопль полуистеричный и полукомичный, так обычно орала цыпа, съехавшая с катушек в Мексике, та самая Сэнди Поуку.

– Дьяв? У меня новость. Про Хулихена. Плохая новость. Он умер. Хулихен умер.

Дебри откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он не сомневался, что сообщение правдиво. Потеря казалась естественной, сообразной времени года и ситуации, даже уместной, а потом Дебри подумал: Вот оно! Вот что поделывает нынче революция, если уж начистоту. Проигрывает!

– Дьяв, ты там? Это я, Сэнди…

Он столкнул себя со стула, прошел к окну и отодвинул штору. Протер глаза и вонзил голову в отравленный полдень. Дымка не исчезла, но солнечные лучи казались острее обычного, били больнее. Желчно поблескивала хромировка автомобильчика. Как лезвие ножа.

– Хулихен, – сказал он и заморгал.

Взбудораженная машиной пыль добралась до амбара со скромным личным ветерком. Вместе с ней прилетел озноб.

– Хулихен умер? – спросил Дебри у поднятого к нему розового лица.

– От переохлаждения, – проскрежетал рашпиль голоса.

– Когда? Недавно?

– Вчера. Я только узнала. Утром напоролась в Оклендском аэропорту на хиппушную цыпочку, она меня помнит еще с Маунтин-Вью [43]. Приперлась в бар и сообщила, что великий Хулихен теперь – покойный великий. Вчера, наверное. Цыпочка только прилетела из Пуэрто-Санкто, где Хулихен жил у нее и банды ее дружков. Домик прямо рядом с тем, где жили мы. Видно, бедный маньячина выпил, закинулся барбитурой, вышел ночью погулять, один, прошагал много миль. Отключился на рельсах между Санкто и Мансанильо, продрог весь от ночной сырости. Ну, ты-то, Дьяв, знаешь, какая после заката в пустыне холодрыга.

Да, это была Сэнди Поуку, но как она изменилась! Подрезала и хромировала некогда длинные каштановые волосы, покрыла их ржавым блеском, таким же, как на решетке радиатора. Сильно накрасила глаза, румяна и помаду наложила толстым слоем, а на остальное, прикинул Дебри, наложились все сто фунтов, если не больше.

– Он помер, наш герой шестидесятых, крошка Дьявви. Помер, помер, помер. От бухла, и дури, и туманной, туманной росы [44]. О, Хуля, Хуля, Хуля, ах ты маньячина. Хамло ты наше. Как Керуак назвал его в книжке? Блаженный хам?

– Нет. Святой Шут [45].

– Я летела в домик тетки в Сиэтле, устроить там маленький дрых-н-пис – дрыхать и писа́ть, втыкаешь? А в Окленде такие новости – ну я и подумала, вдруг Дьяв и Друзья Животных [46]еще не знают? Наверняка же. Когда самолет сел в Юджине, я вспомнила про эту вашу коммуну и решила: Сэнди, старик Дебри хотел бы знать. И Сэнди, значит, сдает оставшиеся билеты, берет напрокат машину – и вот она я, спасибо мистеру Мастерчарджу, мистеру Хьюзу и мистеру Эйвису [47]. Скажи, а в каком режиме водят эти чертовы фигли – Д-один, Д-два или П? [48]Я так понимаю, П – значит «после восхода», а Д – «до», нет?

– Ты ехала всю дорогу от аэропорта на пониженной передаче?

– Кажись, да. – Она рассмеялась, шлепая хлипкий капот рукой, унизанной драгоценностями. – Мы плыли среди лесовозов и трейлеров, мой розовый ангелок и я, и ревели заодно с самыми громкими.