Дорога в декабре - Захар Прилепин Страница 19

— Семеныч не даст.

Непонятно, шутят они или не совсем.

— Не, давай вернемся, — останавливается Язва уже на лестнице. — Пойдем ее… уломаем поговорить на предмет местонахождения супруга, — теребит он Шею. — Я там пассатижи видел. И утюг. Все для ответственной беседы.

— Хорош! — одергивает его взводный.

Другие квартиры в доме пусты. Кое-где стоит старая обычная мебель, раскрытые шкафы с пустыми вешалками, разбитые телевизоры, кресла с выдранным нутром.

Останавливаемся покурить на одной из лестничных площадок. И тут Амалиев, оставленный ниже этажом на площадке с начисто вынесенным окном наблюдать за улицей и домами напротив, передает по рации:

— Вижу движение вооруженных людей!

Сыпемся по ступеням к Амалиеву. Шея орет матом, чтоб не грохотали, не суетились, не светились и вообще на хер заглохли все. Комвзвода осторожно присаживается возле бледного Амалиева.

— Где? — спрашивает он почему-то шепотом.

— Вон, на третьем этаже!

Шея приглядывается.

— Может, обстреляем? — шепотом спрашивает взводный.

— Не надо, они уйдут… — говорит Амалиев и оборачивается на парней, чтобы его поддержали.

— Не, надо обстрелять, — задумчиво говорит Шея, глядя в бинокль.

Стоит тяжелая пауза, все щурятся и смотрят на противоположные дома.

— Вот Семеныч руками машет, — продолжает Шея, — сейчас мы его обстреляем…

— Какой Семеныч? — удивляется Амалиев.

— Ты не в артиллерии служил, Анвар? — начинает первым смеяться Язва. — Из тебя бы вышел офигенный наводчик!

Анвар разглядел наших на другой стороне улицы.

Через десять минут мы собираемся возле зачищенного дома. Группа, отправившаяся с Семенычем, задержала двух побитых жизнью чеченцев трудноопределимого возраста. Ну, лет за сорок, наверное, каждому. Рядом с нашими — два в высоту, полтора в плечах — добрыми молодцами чичи смотрятся как шкеты. Спортивные штаны с отвисшими коленями усугубляют вид.

Вызываем с базы приданные нам «козелки», чтобы отвезти добычу.

Усаживаем чеченцев в машины, на задние сиденья: двоих — в один «козелок», задержанного нами старика — во второй. Язва едет старшим.

Я по приказу Шеи усаживаюсь рядом с водителем во втором «козелке». Со мной Скворец, все время поглядывающий на чеченского старика.

Мы трогаемся, проезжаем всего метров сто, и я вдруг понимаю, что у меня разом отказали все органы, что мой рассудок сейчас двинется и покатится, чертыхаясь, назад, к детству, счастливый и дурашливый. В нас стреляют. Откуда я не увидел. Почему-то мне показалось это совершенно неинтересным. Я зачарованно взглянул на дырку в брызнувшей мелким стеклом лобовухе. Потом, неожиданно для себя самого, ловко открыл дверь, вывалился на дорогу, одновременно снимая автомат с предохранителя, и в несколько кувырков скатился к обочине, в кусты.

Оборачиваюсь назад: Санька Скворец сидит за машиной на корточках и вертит головой. Возле машины лежит, поджав ноги, дед-чеченец.

Водителя не видно.

«Козелок», ехавший впереди нас, снесло на противоположную обочину; из парней, бывших в нем, я тоже никого не вижу.

Куцый вызывает по рации меня и Язву. Тянусь к рации, чтобы ответить, и слышу, как Язва отвечает первым, чуть срывающимся голосом:

— На приеме!

— «Семьсот десятый» на связи! — кричу и я.

Семеныч немедленно отвечает:

— Займите позицию и не высовывайтесь! Стреляют из домов впереди вас!

«Займите позицию…» — передразниваю я Куцего и ловлю себя на мысли, что меня все происходящее как-то забавляет, кажется веселым, неестественным. Война началась уже, а я все еще жив! Значит, все замечательно! Все просто чудесно! Только руки дрожат…

Я поворачиваю голову к Скворцу, машу ему рукой.

«Ляг!» — показываю. Он не понимает.

— Саня, ляг!

Чеченцы стреляют очередями откуда-то спереди. Я вижу, как несколько пуль попадает в машину, одна разбивает зеркало заднего вида.

«А если взорвется? — думаю. — В кино машины взрываются…»

Саня, тоже понимая, что в машину стреляют, дергается, не знает, куда деться.

— Давай сюда! — кричу.

Санька привстает на колено и, зажмурившись, в два прыжка летит ко мне.

— Водюк где? — спрашиваю.

— В канаве лежит с той стороны.

Кусты, в которые мы завалились, — негустые: ближний, тот, что справа, дом нам хорошо виден. Он безмолвен.

«А если б стреляли оттуда? — думаю я. — А если сейчас начнут стрелять?»

Смотрю на дом с таким напряжением, что, кажется, вот-вот там лопнет оконное стекло.

— Наблюдай за домом! — говорю Сане. Сам разворачиваюсь в сторону дороги, укладываюсь поудобнее, упираюсь рожком автомата в землю, охватываю цевье. Плечо чувствует приклад, все в порядке.

Поднимаю голову — что там у нас? Откуда стреляют?

Ничего не соображаю, глаза елозят поспешно…

И тут у меня едва затылок не лопается от страха: явственно вижу, что стрельба ведется с чердака дома, находящегося по диагонали, метров за пятьдесят от нас и метров за тридцать от первого «козелка».

Конечно же, я подумал, что стреляют прямо в меня, и ткнулся рожей в землю, блаженно ощутив щекой ее мякоть и сырость. Пролежав несколько секунд, догадываюсь, что нет, стреляли не в меня — палят прямо в «козелок», в котором ехал Язва. С крыши ту машину очень хорошо видно.

Прицеливаюсь. Получается плохо. Даю несколько длинных очередей по дому, по чердаку. Закрываю глаза, пытаюсь унять дикую дрожь в руках, понимаю, что это бесполезно, и снова стреляю.

Кто-то начинает стрелять сзади нас с Санькой. На малую долю секунды я подумал, что — в нас, что — с обеих сторон, что — всё на хер. Так и подумал: «Всё на хер», — и снова голову в землю вжал и укусил ее от страха.

— Наши подошли! — шепчет мне Скворец.

Оборачиваюсь и вижу Куцего, он запрашивает меня по рации, глядя на меня. Вытаскиваю рацию из-под груди.

— Целы?! — кричит Куцый.

— Мы целы! Я и Скворец! Оба! Водитель — не знаю!

Куцый запрашивает Язву:

— Целы?

Язва молчит.

Раздаются один за другим несколько взрывов около дома, из которого палят чичи.

«Пацаны гранаты кидают!» — догадываюсь я.

— Всё нормально, Семеныч! — откликается наконец Язва. — Лежим под забором, как алкаши…

К нам подползает Кеша Фистов, снайпер. Смотрит в прицел на чердак. Я оборачиваюсь на него и вижу его открытый, левый, свободный от прицела глаз, смотрящий куда-то вбок. Кеша косой. Меня очень смешит это зрелище — косой снайпер. Даже сейчас смешит. Стать снайпером ему предложил Язва на общем собрании, еще в Святом Спасе, когда мы выбирали себе медбрата, повара, помощника радиста. Речь зашла и о снайпере, которого в нашем взводе еще не было.