Бог - мой приятель - Сирил Массаротто Страница 19

— Еще как. Я вижу, у тебя созрел вопрос, так что выкладывай, не стесняйся.

— Да я, собственно, вот что хотел спросить: мы оба знаем, что ты располагаешь неограниченными возможностями, но предпочитаешь практически никогда ими не пользоваться. В каком-то смысле это даже благородно с твоей стороны, но если вдуматься — ты же ничего не делаешь для человечества, и это твой осознанный выбор. Не хочу тебя обижать, но все-таки спрошу: у Бога что, нет понятия о добре и зле?

— Во-первых, сразу замечу, что зла как такового не существует. Есть лишь злосчастье. Смотри не путай зло со злосчастьем, между ними нет ничего общего. Зло — это, как ты справедливо заметил, всего лишь понятие и, как всякое понятие, может быть истолковано людьми по-разному. Злосчастье же — это горе, а горе все вы ощущаете одинаково. Лишь причины этого горя у каждого свои.

— Хорошо, тогда я сформулирую свой вопрос иначе: у тебя нет понятия о добре и злосчастии?

— Второе существенное замечание: добра как такового не существует. Есть лишь…

— Постой, кажется, я тебя понял, дай-ка закончу сам: «Есть одно лишь… счастье». Так? Счастье — противоположность злосчастью? А потом ты скажешь, что добро — это всего лишь понятие, которое все люди толкуют по-разному, а вот счастье…

— Позволь тебя прервать, ибо ты глубоко ошибаешься. Речь идет не о счастье, а о любви. Любовь противостоит злосчастью, а не добро злу. И я не только знаю об этом противостоянии, но и представляю в нем одну из сторон. Пойми меня правильно, хотя я говорю тебе это лишь спустя пятнадцать лет после нашей первой встречи: я есть любовь.

— Постой, но это же та самая чушь, что нам впаривают священники! Ты что, от них понабрался?

— Я так и знал, что не смогу тебя переубедить. А ведь ты один из немногих, кто способен понять. Мое единственное предназначение, весь смысл моего существования заключается в одном слове: любовь. Впрочем, ты прав, само слово настолько затаскано, что я было подумал заменить его другим, но… так и не придумал каким. Любовь — она и есть любовь.

— Признаться, я разочарован. Может, ты не знал, но откровения типа «Возлюбите друг друга, братья мои, ибо любовь превыше всего» в этом мире устарели окончательно и бесповоротно. Не знаю, почему я сказал «окончательно и бесповоротно», но то, что устарели, — это точно.

— Это-то меня больше всего и беспокоит. Сам посуди: в наши дни публично рассуждать о любви — значит обрекать себя на всеобщее осмеяние, а хвастать во всеуслышание победой в очередном мордобое — значит прослыть героем и заслужить почет и уважение. Чувствуешь разницу? Где, скажи на милость, тут логика?

— Да просто любовь как понятие давно себя исчерпала…

— Позволь-ка снова тебя перебить: любовь — не понятие. Это абсолют. Любить — значит быть человеком, в этом все дело.

— Но ведь есть люди, которые никогда не любили…

— Да, но я имел в виду несколько другое. Родиться человеком еще не значит стать человеком… Послушай, не хочешь немного передохнуть и обсудить это через недельку? Для первого раза я сказал достаточно, а ты пока поразмысли на досуге о любви, только, пожалуйста, постарайся обойтись без этих ваших дурацких стереотипов. Любовь — не груда плюшевых мишек с розовыми сердечками, это нечто гораздо большее. Подумай хорошенько над моими словами, а в следующий раз я объясню тебе все остальное.

— Идет. Тогда до вторника!

Про любовь я более-менее понял. В конце концов, даже логично, что любовь — это он. Гораздо сложнее разобраться с теми, кто людьми рождаются, но ими не становятся. Теперь, где бы я ни находился — на улице или на работе, — я постоянно задаюсь вопросом, нет ли где рядом со мной этих «нечеловеков». Они совершенно точно должны быть среди нас, и, возможно, с некоторыми из них я даже знаком лично. От одной мысли об этом по спине у меня пробегают мурашки. Хотя, возможно, большинство из них уже сидят по тюрьмам? Может, это все серийные убийцы, насильники и прочие маньяки? А что, если человечество в принципе делится на обычных людей и на «других»? Представляю, как бы изменился мир, когда бы все об этом прознали. Вот взять, к примеру, смертную казнь. Не так давно ее отменили из соображений гуманизма, ибо признали недопустимым узаконенное убийство человека человеком вне зависимости от тяжести совершенного преступления. Но уж коли речь идет о «нечеловеках»… Тогда эти доводы разом теряют силу и их можно отбрасывать с легким сердцем. Преступники на то и преступники, что они «нечеловеки». Возможно, придется изобрести даже специальный детектор «нечеловеков», чтобы, по крайней мере, знать, от кого что ожидать…

* * *

Сегодня утром новая секретарша, та, что положила на меня глаз, умудрилась мне им еще и подмигнуть. Приятная неожиданность. Я просто проходил мимо и отпустил какую-то пустяковую шуточку, а она захихикала и подмигнула мне в ответ. Потрясающе. Впрочем, зря я так размечтался, для меня она слишком молода. Небось и тридцати-то еще не стукнуло. На груди у нее бэйджик с именем: «Маржори». В былые времена я бы на такую запал.

Вечером Лео торжественно мне объявил, что отныне у него есть невеста. Я поздравил его с появлением возлюбленной, но он поспешил мне возразить, объяснив, что возлюбленной считается девочка, которую любишь тайно, а у него любовь взаимная и вполне открытая, так что теперь она считается его невестой, а никакой не возлюбленной. Не припомню, чтобы у меня самого в десять лет была невеста. Разумеется, я влюблялся в девочек из класса, но никогда им в этом не признавался и тем более не обсуждал своих чувств с родителями. Я спросил у Лео, как ее зовут, и он ответил, что Клоэ. Я сказал, что имя красивое, и он одобрительно закивал в ответ. Я предложил пригласить ее к нам на выходные, и он закивал еще энергичнее. Я поинтересовался, есть ли у него номер ее домашнего телефона, чтобы я мог договориться с ее родителями, и он снова радостно закивал. Тогда я сказал, что, похоже, он отлично все продумал. Снова кивок. Я спросил, намерен ли он весь вечер отвечать на все мои вопросы утвердительно, и получил очередной утвердительный ответ. Тогда я спросил, не одолжит ли он мне денег на новую машину, — и… получил отказ.

Вот уже третий день подряд она озорно подмигивает мне по утрам. В каком-то смысле я сам ее провоцирую, потому что каждый раз, проходя по утрам мимо стойки приемной, выдаю новую шутку. За это она мне и подмигивает. Однако сегодня утром запас моих шуток неожиданно иссяк, и я решился на комплимент. К счастью, голову над ним ломать не пришлось, поскольку на голове у нее как раз красовалась новая прическа. В этот раз она смеялась более сдержанно, но подмигивала увереннее. Думаю, тридцатник ей все же есть, просто она из тех женщин, что выглядят моложе своих лет.

В субботу после обеда в гости к Лео приехала Клоэ, его теперешняя невеста. Про себя я отметил, что сын бесспорно унаследовал от меня слабость к красивым женщинам. Хотя, в его случае, скорее к девочкам. Когда, улучив момент, я похвалил его за прекрасный выбор, он не без гордости сообщил, что это самая красивая девочка во всей школе. Я поспешил напомнить, что все же самое главное в человеке — его доброе сердце, и он заверил меня, что она, безусловно, добрая, почти самая добрая во всем классе. Полагаю, определение «самая красивая во всей школе» должно с лихвой компенсировать все недочеты определения «почти самая добрая в классе». Не успели мы познакомиться, как Клоэ спросила, можно ли будет Лео остаться у нее переночевать в следующие выходные. На мой вопрос, не станут ли возражать ее родители, она мигом выпалила, что «нисколечки» и что я смогу все обсудить с ними вечером, когда они приедут ее забирать. Да уж, детишки не промах, так все рассчитан и, что не придерешься. Такое впечатление, что мы, взрослые, им только мешаем.