Человек-змея - Крэг Клевенджер Страница 19

— Эй, ребята, — прокричал кто-то, — вы только гляньте!

Насмешки, плевки и издевательства злорадных хулиганов мгновенно облепили Джереми. Некоторые даже в ладоши хлопали!.. Глумлению помешали два надзирателя, которые повели несчастного в камеру. В мою камеру. Он оглянулся, и я увидел блестевшие в карих глазах слёзы. Надо же, карие! Сотая доля секунды, и Джереми низко опустил кудрявую голову, а я тупо уставился в дерьмовые карты, которые мне раздали: две семёрки, вот незадача!

— Эй! — окликнул моего соседа один из конвоиров. — Вот возьми. — Он протянул забытое на стуле письмо. Свист и насмешки провожали Джереми до самых дверей камеры.

На следующий день, получив талон на душ, я ушёл из библиотеки пораньше, чтобы взять полотенце и бритвенные принадлежности. Между холлом и библиотекой есть тёмный и довольно большой тупик. В библиотеку подростки-правонарушители почти не ходят, поэтому и охраны в этой части здания маловато. Свернув к тупику, я увидел тесное кольцо ребят из других отделений. Кто-то расстегнул оранжевый комбинезон, кто-то успел раздеться до пояса. Долю секунды я разбирался что к чему, а потом увидел лицо Джереми: горючие слёзы перемешивались с текущей из носа кровью. В следующий миг кольцо сомкнулось. «Шагай, шагай!» — прикрикнул на меня один из парней. Пришлось уйти.

Вымывшись, я вернулся в камеру и целых семьдесят минут тупо смотрел в учебник астрономии, не прочитав ни слова. Перед глазами всё та же туманность Андромеды, а в животе тугой ледяной узел. Джереми перевели в лазарет, и я больше его не видел.

В смотровое окно постучал надзиратель.

— Тебя вызывают к начальнику.

— Садись, Джонни! — предложил начальник. До этого я никогда его не видел, а Джонни меня звали только папа с мамой. — Сегодня утром я разговаривал с твоим отцом. — Начальник откинулся на высокую спинку кожаного кресла и осторожно, будто боясь сломать, взял тонкую золотую ручку. — По его словам, у твоей матери рак. Опухоль удалили, но, возможно, она успела разрастись. Это всё, что я знаю.

Короткий кивок в сторону двери, и надзиратель приготовился вести меня назад.

— В четверг твой отец придёт на свидание и сам всё расскажет.

В четверг утром я побрился, надел чистую робу, которая всю ночь «отглаживалась» под матрасом, и, дожидаясь папу, снимал шапку, тасовал, раздавал и прятал в ладони. Если подумать, из-за этих движений я и встал на скользкую дорожку!

Он не пришёл, и увиделись мы только после моего освобождения.

Двадцать дней спустя, закованный в наручники, я направился по широкой жёлтой, ведущей на волю стрелке к окошку, у которого расписался в получении личных вещей. Ключи от дома, бумажник (без прав Криса Торна), часы («Где ты их украл, сынок?»), солнечные очки и пачка жвачки. Наличные из полутора долларов в начале срока превратились в тридцать семь. Регистратор выдал коричневый бумажный пакет в кассовое окно и пропустил через автоматическую дверь. Не комната, а каменный мешок, по углам горгульями сидели два надзирателя. Под их присмотром я переоделся — изъятые в день поступления в арестный дом вещи ждали на низенькой скамейке: широкие прямые джинсы, тенниски, футболка с символикой «Нью-Йорк доллз». Перед выходом из раздевалки мне снова надели наручники (к этому времени я уже машинально подставлял запястья) и провели ещё через две автоматические двери, оба раза объявляя моё имя по селектору.

— Джон Долан Уинсент!

У второй двери наручники сняли, и я свободным человеком вышел в зал ожидания: копы, пластиковые стулья, автоматы с газировкой и сигаретами, взволнованные родственники… только папы нет.

— До очень скорого свидания! — ободряюще проговорили надзиратели, захлопывая тяжёлую дверь.