Великие мечты - Дорис Лессинг Страница 19

— Я хочу забрать свою дочь. Вы украли ее.

— Не говорите ерунду, — сказал Эндрю.

Он суетился вокруг истеричной женщины, словно большое насекомое, выбирающее, куда лучше укусить. Он положил руку на плечо Филлиды, но та смахнула ее, и тогда Эндрю прикрикнул на нее, внезапно выйдя из себя, чему и сам удивился не менее остальных:

— Прекратите!

Затем он отошел к стене, чтобы успокоиться. Его била дрожь.

— А как же я? — потребовала ответа Филлида. — Кто будет ухаживать за мной?

Фрэнсис обнаружила, что тоже дрожит. В груди колотилось сердце, воздуха не хватало. Так и она, и Эндрю отреагировали на появление этого смерча эмоциональной энергии. И скоро Филлида, стоящая у двери прямо и торжествующе, выглядела спокойнее, чем хозяева дома.

— Это несправедливо, — провозгласила Филлида, тыча фиолетовыми когтями в лицо Фрэнсис. — Почему Тилли можно жить здесь, а мне нет?

Эндрю уже немного пришел в себя.

— Ну-ну, Филлида, — сказал он примирительно, и ироничная улыбка, которую он научился использовать в качестве защиты, снова заиграла на его губах. — Филлида, вы же понимаете, что подобное невозможно.

— Почему это? — спросила она, переключив внимание на него. — Хотите сказать, ей нужен дом, а мне не нужен?

— Но у вас же есть дом, — возразил Эндрю. — Я приходил к вам в гости, разве вы не помните?

— Да, но Джонни уезжает и бросает меня. — И потом дикий вопль: — Он уезжает и бросает меня! — Выплеснув ярость, Филлида уже более спокойно обратилась к Фрэнсис: — Вы знаете об этом? Знаете? Он бросит меня так же, как бросил вас.

Эта рассудительная ремарка лишний раз подкрепила ощущение Фрэнсис, будто истерия окончательно переселилась из Филлиды в нее: ее трясло, колени подгибались.

— Ну, что же вы молчите?

— Я не знаю, что сказать, — выдавила из себя Фрэнсис. — И не знаю, зачем вы пришли.

— Зачем? И вы еще спрашиваете? — И она принялась орать: — Тилли, Тилли, ты где?

— Не трогайте ее, — сказал Эндрю. — Вы всегда жаловались, что не можете справиться с дочкой, так дайте нам шанс попробовать.

— Но она теперь здесь. Она — здесь. А я? Кто будет ухаживать за мной?

Похоже, разговор пошел по кругу.

Эндрю ответил — тихо, но его голос прерывался:

— Вы же не думаете, будто Фрэнсис должна еще и о вас заботиться?

— Но как же я? Как же я? — Теперь это уже был не крик, а злобное ворчание, и гневные глаза незваной гостьи остановились на Фрэнсис. Должно быть, Филлида только сейчас разглядела ее. — И не такая уж вы Брижит Бардо, так почему он то и дело ходит к вам?

И тогда Фрэнсис увидела всю ситуацию совершенно в новом свете. И не нашлась, что ответить. Эндрю сказал:

— Он приходит сюда из-за нас, Филлида. Мы — его сыновья, если помните. Колин и я… или вы забыли об этом?

Похоже, что так оно и было. И внезапно, постояв несколько мгновений молча, Филлида опустила свой вытянутый обвиняющий палец. Она поморгала, будто просыпаясь, потом развернулась и выскочила за дверь.

Фрэнсис казалось, что она сейчас вся рассыплется. Ее трясло с такой силой, что стоять она могла, только опираясь всем телом о стену. Эндрю тоже привалился рядом, жалко улыбаясь. Фрэнсис думала: «Но он ведь еще слишком юн, чтобы участвовать в таких сценах». Она добрела до кухонной двери, постояла, отдыхая, вошла в кухню. За столом сидели Колин и Софи, завтракали тостами.

Колин, увидела она, был неодобрительно настроен по отношению к матери. Софи опять плакала.

— Ну и чего ты ожидала? — с холодной яростью спросил Колин.

— О чем ты? — задала бессмысленный вопрос Фрэнсис — она просто тянула время.

Упав на стул, она опустила голову на сложенные на столе руки. Конечно, она знала, о чем он. Это было все то же давнее и излюбленное обвинение Колина: дескать, родители его все испортили, Фрэнсис не смогла стать обыкновенной, среднестатистической, удобной матерью, как у всех остальных подростков, и вместо дома у них был богемный привал (который порой вызывал у Колина яростное неприятие, хотя он признавал, что в целом ему такой порядок нравится).

— Филлида чувствует себя вправе прийти сюда, — сказал Колин, — она просто заявляется с утра пораньше и устраивает сцену, и теперь нам еще нужно успокаивать Тилли.

— Тилли хочет, чтобы ее звали Сильвией, — заметил Эндрю, который тоже вошел и сел за стол.

— Мне все равно, как ее зовут, — буркнул Колин. — С какой стати она вообще торчит здесь?

И вот на глазах у него уже показались слезы, и он стал похож на маленькую взъерошенную сову — в этих очках с черной оправой. Если Эндрю был длинный и угловатый, то Колин — весь сплошные округлости, и самым круглым в нем было его открытое, мягкое лицо, которое в настоящий момент надулось от плача. Теперь Фрэнсис поняла, что прошлой ночью эти двое, Колин и Софи, скорее всего лежали в объятиях друг друга и рыдали: она — из-за своего умершего отца, а он — из-за своего… ну, из-за всех своих горестей.

Эндрю, который, подобно Фрэнсис, все еще не мог прийти в себя и дрожал, спросил у брата:

— Зачем выплескивать все на маму? Это же не ее вина.

Если срочно что-нибудь не предпринять, то братья начнут ссориться. Они часто ссорились и всегда из-за того, что Эндрю вставал на сторону матери, а Колин обвинял ее.

Фрэнсис сказала:

— Софи, пожалуйста, налей мне чашку чая. И я уверена, что Эндрю тоже не отказался бы.

— О да, это было бы отлично, — согласился Эндрю.

Софи подскочила, довольная тем, что к ней обратились с просьбой. Колин, оставшийся без моральной поддержки, ибо девушки рядом не было, растерянно мигал, весь такой несчастный, что Фрэнсис захотелось прижать его к себе… только он не потерпел бы ничего подобного. Эндрю сказал:

— Я съезжу навестить Филлиду попозже, когда она успокоится. В принципе с ней можно общаться, если она не на взводе. — И вдруг подскочил: — Господи, я совсем забыл про Тилли, то есть — Сильвию. Она ведь все слышала. Она не выносит, когда ее мать заводится.

— И ее можно понять, — согласилась Фрэнсис. — Я тоже до сих не могу прийти в себя.

Эндрю выбежал из кухни и больше уже не вернулся. В комнате у Сильвии он застал Юлию, которая спустилась посидеть с ней. Девочка спряталась под горой одежды и выла:

— Не пускайте ее сюда, не пускайте.

Юлия снова и снова повторяла:

— Ш-ш-ш, тихо, тихо, она уже ушла.

Фрэнсис пила чай молча, ожидая, когда пройдет нервный озноб. Если бы где-нибудь в книге она прочитала, что истерия заразна, то в жизни бы не поверила. Она думала: «И бедная Тилли годами жила в такой обстановке! Не удивительно, девочка в ужасном состоянии».