Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт Страница 19

Все изменилось, как только до меня дошло, что единственнаяпроблема — понять, что доставляет удовольствие мне, и свободно двигаться в этомнаправлении, тем более что в этой стране мне никто не помешает. Тогда все вдругстало… приятным. От меня требовалось лишь каждый день задавать себе вопрос:«Лиз, чем бы ты хотела заняться сегодня? Что может порадовать тебя прямо сейчас?»Никогда прежде я не спрашивала себя об этом. Но теперь, когда не нужно было нипод кого подстраиваться, когда у меня не было никаких обязательств, я наконецсмогла дать совершенно ясный и честный ответ на этот вопрос.

Осознав свое полное право наслаждаться жизнью, я с интересомузнала, что есть то, чего мне делать совсем не хочется. В Италии так многовсего приятного, что мне просто не хватило бы времени попробовать все. Тутнужно определиться, какое именно удовольствие самое-самое приятное, — иначеможно сойти с ума. Задумавшись об этом, я решила, что вполне обойдусь безбутиков, оперы, кино, шикарных авто и альпийских горнолыжных курортов. Менятакже не слишком интересовало искусство. Немного стыдно признаваться, но зачетыре месяца в Италии я не была в музее ни разу. (Даже хуже. Один раз явсе-таки ходила в музей, но это был Национальный музей пасты в Риме.) Я поняла,что единственное, чего мне на самом деле хочется, — набивать желудоквкусной едой и как можно больше говорить на чудесном итальянском. И все. Этидва удовольствия и стали моим приоритетом — итальянский и еда (в первую очередьмороженое).

Невозможно описать то наслаждение, которое мне принесли двеэти простые вещи. Помню несколько часов в середине октября — постороннемунаблюдателю они показались бы совершенно обычными, но для меня навсегдаостанутся счастливейшими в жизни. Рядом с домом, всего через несколько улиц, янашла рыночек, который раньше почему-то не замечала. Там была крошечная овощнаялавочка — местная женщина с сыном продавала свой товар. Темные, почти цветаводорослей листья шпината; томаты, красные, словно налитые кровью, похожие накоровьи внутренности; виноград, золотистый, как шампанское, туго затянутый вшкурку, словно гимнастка в трико.

Я взяла пучок тонких ярко-зеленых стебельков спаржи. И дажесмогла уверенно спросить женщину по-итальянски, нельзя ли взять половину. Мнеодной столько не съесть, объяснила я. Зеленщица тут же выхватила у меня пучок иразделила надвое. Я спросила, всегда ли они стоят здесь, и она ответила: каждыйдень в том же месте с семи утра. А ее сын, настоящий красавчик, хитро взглянулна меня и добавил: «К семи — это если она не проспит…» Мы дружно рассмеялись.Весь разговор шел на итальянском — а ведь всего пару месяцев назад я ни словапо-итальянски не знала!

Я пошла домой и сварила на обед два свежих коричневых яйцавсмятку. Очистила их и положила на тарелку рядом с семью стеблями спаржи(такими тоненькими и хрустящими, что их даже не пришлось готовить). Добавилаоливки, четыре ломтика козьего сыра, купленного вчера в formaggeria пососедству, и два кусочка розового маслянистого лосося. А на десерт —великолепный персик, его женщина с рынка дала бесплатно: он все еще хранилтепло римского солнца. Очень долго я не могла заставить себя прикоснуться к еде— так красиво смотрелся мой обед — наглядный пример умения сделать все изничего. Наконец, налюбовавшись едой, я села на чистый деревянный пол — в томесто, куда попадало солнце, — и руками съела все до кусочка, как обычно,читая статью в итальянской газете. Каждая молекула моего существа быланаполнена счастьем.

Но вскоре, как часто бывало в первые месяцы моегопутешествия, когда меня пере??олняло ощущение счастья, послышался тревожныйзвоночек Чувство вины. Оно говорило презрительным тоном бывшего мужа: «Так вотради чего ты все бросила? Вот ради чего погубила нашу совместную жизнь? Радипучка спаржи и итальянской газеты?»

И я ответила вслух.

— Во-первых, — громко сказала я, — извини,конечно, но это больше тебя не касается. И, во-вторых, ответ на твой вопрос:да.