Место для жизни - Юлия Винер Страница 19
Место для жизни - Юлия Винер читать онлайн бесплатно
— Ты, значит, обязуешься меня содержать? — спросила она с выражением, которого Моти не понял и не обратил внимания.
— Как царицу! — весело воскликнул он.
И она подписала, и они съездили в Минск, с ними поехали трое сыновей Моти с женами, дочка с мужем и два старших внука. Там они красиво, с цветами и с шампанским, отпраздновали свадьбу, на которую созвали из разных мест десятка полтора родственников Инессы, и почти всем им Моти оплатил дорогу, да и за свадьбу, уж конечно, не родня Инессина платила. И Моти видел новокупленную квартиру ее сына и одобрил, и в подарок сыну купил и сам приладил везде блестящие импортные краны и дверные ручки.
— Ну и где же твоя молодая? — спросил его приятель Михаэль, когда он с детьми и внуками вернулся домой.
— Скоро приедет, осталась документы оформлять.
— А на что побьемся, что не приедет?
— Спятил ты, что ли? — засмеялся Моти. — Ну что я с тебя возьму? На что хочешь.
— На сто долларов?
— Что так мало? Давай уж на тысячу!
— Да хоть на сто тысяч.
— Брось ты, не дури. Как это — не приедет?
— А вот так. Ладно, давай на бутылку, — сказал Михаэль. Вспомнил, что имеет дело с израильтянином, и уточнил: — Водки. Только импортной.
А через неделю Моти получил от Инессы письмо. На таком английском, что пришлось просить сына, чтоб помог перевести. Сложные, длинные фразы и много длинных слов. Видно, и ей кто-то помогал писать. Начиналось оно хорошо: «Мотинька, сердце мое золотое, как я по тебе скучаю…» Но дальше шло такое, что понять это было никак нельзя, не помогал и перевод. И только в конце стояло отчетливо: «…пишу и плачу. Прощай навсегда, мой дорогой и незабвенный, прощай, мой царь Соломон премудрый…»
Русскому Михаэлю очень хотелось позлорадствовать над приятелем и стребовать с него бутылку, но он видел, что тот совершенно убит, и стал его утешать:
— Да это все ментальность, я же тебе говорил.
— Нет, невозможно ничего понять! Ты себе, пишет, содержанку покупал, домработницу нанимал, а не жену брал любимую! Ты меня, пишет, оскорбил до глубины души! Да если б я содержанку покупал, я бы себе помоложе нашел и получше!
— Погоди, она еще одумается…
— Да я видеть ее не хочу! Чем это я ее оскорбил? Это она меня оскорбила до глубины души! Уж кажется, ничего не жалел, голую-босую ее взял, все обязался ей обеспечить, за подписью и печатью…
— Э, да вы соглашение подписывали, — догадался Михаэль.
— А как же!
— Ну, вот тебе и причина.
— И там все обговорено так, что лучше ей и желать нельзя, да чего, даже в церковь разрешил ходить, просил только Иисуса своего не вносить в дом…
— У нас так не привыкли. У нас, — ухмыльнулся Михаэль, — когда любовь, про деньги не говорят.
— Да она так и пишет! Ты, мол, вырос среди людей, для которых деньги самое главное, а я не так… Она не так, а? Зачем же она тогда подписывала?
— А бумага по-английски? Ты ей копию дал?
— Конечно, дал. По-английски.
— Мм-м… А кому после смерти все завещал?
— Нет, зачем она тогда брак оформляла, ты можешь это объяснить? Голову мне морочила, в такие расходы ввела? Да хрен с ними с деньгами, еще дешево отделался… Кому завещал? Детям, понятно. Что без нее наживал, ясное дело, должно отойти моим детям и внукам. Ведь не ее же сыну! Думаешь, из-за этого?
— Может, и из-за этого, а может, вообще, почитала на досуге, вникла и пришла к выводу.
— Она, главное, из-за квартиры больше всего. Ты меня, пишет, в случае твоей смерти даже жилья лишаешь, как собаку. А какое лишаю, когда сказано — живи пожизненно.
— То есть ни продать, ни обменять, ни съехать. Привязываешь ее к этой квартире навек.
— Да где же привязываю? Захочет — пусть съезжает! Я же ей выделяю десять тысяч, а за десять тысяч у них там четырехкомнатную квартиру можно купить! Снилось ей такое?
— Да вряд ли.
— И мало того. Прислала это письмо, а после теракта звонит, Мотинька, миленький, я так переволновалась… И теперь телефон обрывает, ты меня не понял, я тебя не поняла, люблю, хочу, давай поговорим…
— Во-во, ты ее не понял, она тебя не поняла…
— Это что же такое, сегодня сюда, завтра туда, послезавтра опять обратно… Можно с такой жить?
— Как тебе сказать. Трудно, но можно, кто привык к ментальности. А тебя я предупреждал.
— Нет, мне мой покой дороже. Это же в любой момент она опять чего-нибудь… Я не мальчишка, чтоб вечно такие переживания.
— Мен-таль-ность!
— А по-моему, это просто лицемерие. Вы, мол, евреи, о деньгах очень заботитесь, а нам, русским, даже говорить об этом неприлично, не то что соглашение подписывать. А на самом деле как раз…
— Ну, так это же и есть ментальность.
— Значит, в этом она и заключается?
— И в этом, и еще много чего.
Но Моти про «много чего» знать уже не хотел.
— Что ж ты мне раньше не объяснил. Не ментальность это, а просто антисемитизм.
И два еврея, марокканский и русский, согласились, что, может, так оно и есть.
— Оружие есть? — спрашивает меня охранник у входа. Он не всегда меня спрашивает, иногда только, для шутки, а так обычно кивнет, улыбнется и пропустит. Мы с ним хорошо знакомы.
И я тоже иногда отвечаю просто «нет», а иногда шучу, бомба, говорю. Или, говорю, пояс со взрывчаткой на мне. Тогда он проводит по моей спине своей лопаткой, и лопатка всегда пищит, это я еще в детстве проглотила шарик от подшипника, и он там где-то врос, мне не мешает, но при проверке всегда пищит. И мы оба смеемся.
Это не то чтобы я заигрывала с молодыми людьми, как некоторые женщины в возрасте, нет, мне это ни к чему, наоборот, когда я такое вижу, мне вчуже неприятно. Ходит сюда одна такая, с длинным носом и в плиссированной юбке до колен, делать ей, видно, совсем нечего, так она заводит разговоры с продавцами, где мужчины. А я нет, если уж завожу, так только с продавщицами. А с охранником пошутить сам Бог велел, он эфиопский мальчик, и ему, наверно, здесь неуютно среди белых. Так вот, пусть знает, что не все белые плохо к ним относятся. Совсем молодой мальчик, и красивенький такой, тонкий, стройный, головка маленькая, круглая, а глаза большие и тоже круглые, и носик точеный. Куклы такие когда-то были, пупсики-негритосики, сейчас таких нет, но он совсем не негр, хоть и черный.
— Сегодня у меня большой острый нож, — говорю я ему, а он охает и испуганно от меня отшатывается. Мы оба смеемся, он грозит мне пальцем. И я прохожу внутрь.
Этот первый момент, когда я захожу внутрь, мне всегда особенно приятен. Если зима, опахивает теплом, а если лето — свежей кондиционерной прохладой. И свет приятный, яркий, но не резкий. Но лучше всего запах. В зале всегда чудесно пахнет, а иной раз, если повезет, подойдет девушка и еще прыснет на тебя какими-нибудь хорошими духами. И потом целый день ходишь в душистом облаке.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии