Хроника пикирующего времени - Александр Проханов Страница 19

сентябрь, 2003 г., № 37(512)

Не все граждане устремятся на выборы. Не каждому милая барышня вручит пахнущий духами бюллетень. Не всякий удостоится сунуть волшебную бумажку в прорезь нарядной урны и под музыку марша прошествовать по избирательному пункту, среди цветов и улыбок, совершив поклонение демократическому богу, единому в многообразии политических партий. Миллионы наших братьев не увидят торжества демократии из-за тюремных решеток, колючей проволоки, пулеметных вышек. Их демократия — это нары и удар резиновой Дубимы. Их избирательные урны — это «параши» и миски с «баландой». Их Вешняков — это надзиратель с железным ключом, ведущий их в карцер.

Россия — страна зэков, острожный рай, синее небо в мелкую клеточку. Треть страны уже отсидела. Другая треть сидит. Третья готовится сесть. Товарищ, держи наготове легкий спортивный костюм и тапочки — они пригодятся в Бутырке.

Сидели в тюрьме гэкачеписты — министры, вице-президент, глава кабинета. Сидели защитники Дома Советов вместе с главою Парламента. Сидели губернаторы, замминистры, генералы и адмиралы. Сидел Гусинский и сидел Лимонов. Тюрьма раскрывает свои стальные объятия герою чеченской войны Буданову и чеченскому террористу Салману Радуеву. Пассионарному «нацболу» и пассионарному русскому бандиту. Тюрьма-матушка кормит и поит своих сыновей — кормит батогами, поит горючими слезами.

Кто они, эти грешники, вышагивающие бесконечными колоннами за оградой зоны? Кто они, эти окаянные с бритыми головами, поющие в тюремном хоре? Кто они, синюшные, с туберкулезным кашлем, вдыхающие железный воздух тюремных камер, где замки откованы кузнецами Демидова, оснащены электроникой фирмы «Филипс»?

Это несостоявшиеся Жуковы и Гагарины, Шолоховы и Вернадские, люди из самой гущи народа, из его деятельной, страстной, талантливой сердцевины, которых закон «демократической России» бульдозером сдвинул в помойную яму Они стали карабкаться вверх по скользкому краю, кто с фальшивыми авизо, а кто и с «Калашниковым», и их по одному, а то и целыми ватагами, рабочими общежитиями, спортивными командами, околотками и районами стали вылавливать и запихивать в «автозаки». В тюрьму не попадут тухляк, смиренник, травоядная овечка, но сильный, гордый, презирающий мерзкий «закон рынка», обрекающий его на голод и беспросветность. Среди этих беззаконников оказались и министр юстиции Ковалев, и генеральный прокурор Ильюшенко. Вот только Ельцин все еще на свободе.

В России к острожникам и колодникам всегда испытывали жалостливое, слезное чувство. Пока ты вор и грабитель, лезешь в казну или выходишь на большую дорогу, ты — тать, разбойник, богопротивный человек. Но как только тебя осудили, обрили полголовы, вырвали клещами ноздрю, заковали и пустили по бесконечному тракту — ты уже мил сердцу народному, тебе тянут из толпы чистое полотенце и ковригу, булочник Филиппов испекает для тебя самые свежие благоуханные хлебы, и вся Русь молится тебе вслед, со слезами провожая на каторгу.

Народ, не любя власть, всякую жертву этой власти любит и ей сострадает. Примеряет на себя тюремный халат и опорки, вспоминая, кто из близкой или дальней родни уже посидел в тюрьме, а кто еще мыкает тюремное горе. Народ своей безошибочной интуицией понимает, что власть, сажая человека в тюрьму, лишая его свободы, лишает человека дарованной ему Богом «свободы воли», совершает богопротивное дело, посягает на Бога, и узник становится для народа жертвой богоборческой власти.

Особо ужасно видеть в темнице женщину — нашу дочь, сестру или мать. Сколько детей рождается в тюрьмах под скрежет страшных замков, под истошные вопли тоскующих узниц. Сколько детишек принимает целлулоидную игрушку из рук надзирательницы с пистолетом. Это твои дети, Путин, приди к ним между поездками к Берлускони и Бушу.

Мы, живущие на свободе, пользующиеся божественным даром свободы, страшно виноваты перед теми, кто заточен.

Молим у них прощение за несовершенство мира, который мы не в силах улучшить, облагородить, умилостивить. Протягиваем сквозь решетки руки, стремясь пожать руки узников, столь нуждающиеся в нашем пожатии.

Заключенный, покуда вне тюрьмы грабит, калечит, отнимает жизнь, — он мучитель. Но как только попадает в тюрьму — он мученик, и мука эта непосильна. Приговоренный к смерти торопит исполнение казни, сходит с ума, рыдает от раскаяния. Народное сознание превращает разбойника Кудеяра в «старца святого Питирима». На кресте, рядом со Спасителем, был распят Разбойник Благоразумный, день которого празднует православная церковь. Великий Есенин писал:

«Все они убийцы или воры, так судил им рок.

Полюбил я грустные их взоры с впадинами щек».

Не забудем же наших падших братьев, среди которых в любой момент можем оказаться и мы. Батюшки, усердней молитесь в церквах о зэках-грешниках. Писатели и артисты — властители дум, расскажите о русской тюрьме, как говорили о ней Достоевский, Толстой и Чехов. Политики и витии, призывая голосовать за себя на выборах, не забудьте о безгласных, с заклеенными ртами, чьи безмолвные, полные слез глаза смотрят на вас из-за тюремных решеток.