Большая охота на акул - Хантер С. Томпсон Страница 181

Среди прочего из юридического отдела писали:

«Как и требовалось, мы прочли вышеупомянутую рукопись. Наибольшие возражения у нас вызвал рассказ о юристе, который употребляет сам и предлагает на продажу запрещенные наркотики, равно как совершает уголовные деяния под действием все тех же наркотиков. Хотя по фамилии этот юрист не назван, он описан в подробностях. Соответственно, этот материал следует изъять как диффамацию.

В дополнение у нас есть следующие конкретные замечания: На стр. 3 описана попытка юриста совершить проникновение со взломом и его угрозы взорвать дом коммивояжера. Данный отрывок является диффамацией и подлежит изъятию. На стр. 4 выдвигается предположение, что юрист вел машину с превышением скорости и в состоянии опьянения – и то и другое является диффамацией и подлежит изъятию. На стр. 6 изложен инцидент, в котором юрист советует автору ехать с превышением скорости, что является диффамацией и подлежит изъятию. То же относится к инциденту, в котором юрист принимал участие в мошенничестве в отеле. На стр. 31: утверждение, что юрист будет лишен права практики, является диффамацией и подлежит изъятию. На стр. 40: инцидент, в котором автор и его юрист выдавали себя за офицеров полиции, является диффамацией и подлежит изъятию. На стр. 41: упоминание о том, что юрист …* нарик и стреляет по людям, является диффамацией и подлежит изъятию, если не будет доказано обратного. На стр. 48: инцидент, в котором юрист предлагает на продажу героин, является диффамацией и подлежит изъятию. Мы советуем …** не оставлять в тексте данной рукописи факты и материалы, которые квалифицированы выше как диффамация и фактическая обоснованность которых подкреплена лишь словами автора. Учитывая, что автор признает, что сам большую часть времени находился под действием нелегальных наркотиков, его показания покажутся в суде весьма шаткими».

* Удалено по настоянию юрисконсульта Rolling Stone. – Примеч. авт.

** См. сноску выше.

– Цзынь-цзынь, – отвечал я. – Просто попросим Оскара подписать разрешение печатать текст. Его чушь с «диффамацией» волнует не больше, чем меня. И, вообще, правда – лучшее оружие против диффамации. Господи, разве вы не понимаете, с каким чудовищем мы имеем дело? Вам бы почитать то, что я сам выбросил.

Но на спецов по диффамации мои слова не произвели впечатления, особенно потому, что гору поклепов я возводил как раз на их коллегу. Без письменного разрешения Оскара книга в печать не пойдет.

– Ладно, сказал я. – Но давайте делать это побыстрее. Он сейчас в Мазатлане. Пошлите ему чертов документ экспресс-почтой, он его подпишет и сразу отправит назад.

Я думаю, мы в переулке крыс, где мертвецы порастеряли кости.

Т. С. Элиот. Бесплодная земля

М-да. Документ послали сразу же… а Оскар отказался его подписывать – но по причине, непостижимой вообще ни для одного нью-йоркского юриста, специализирующегося на исках о диффамации. Как я и говорил, сама диффамация Оскара не беспокоила. Разумеется, все написанное правда, сказал он, когда я наконец дозвонился до его номера в отеле «Синалоа».

Волновал его – и очень сильно – единственно тот факт, что я несколько раз назвал его трехсотфунтовым самоанцем.

– Что ты за журналист? – орал он на меня. – Разве ты правду не уважаешь? Я все ваше долбаное издательство за клевету на дно пущу! Ты что, стараешься меня выдать за полукровку-гидроцефала с остовов Южного моря?

Юрисконсульты замерли в параноидальном молчании.

– Это либо какой-то юридический финт, – недоумевали они, – либо у психа совсем крыша от наркотиков поехала.

Кто будет настаивать, чтобы его официально отождествили с одним из самых декадентских и развращенных персонажей в американской литературе? Неужели его гневные угрозы и требования мыслимо воспринять всерьез? Неужели возможно, чтобы известный практикующий юрист не только открыто признавал, что совершил массу омерзительных преступлений, но еще и настаивал на сохранение всех до последнего гадких подробностей, подтверждая, что это абсолютная истина?

– Почему нет? – отвечал Оскар.

И еще: разрешение он подпишет только в обмен на твердую гарантию юристов издательства, что и его имя, и подходящая фотография будут фигурировать на суперобложке книги.

С таким юристам еще не приходилось сталкиваться: адвокат, находящийся, предположительно, в здравом уме, наотрез отказывается разрешить опубликовать любую версию текста, где излагается его явно уголовное поведение, кроме той, что содержит жуткую голую правду. Он готов пойти на уступки в том, что на протяжении книги его называют «трехсотфунтовым самоанцем». «Это я со скрежетом зубовным стерпел бы, хотя бы потому, что понимаю, что срок сдачи в печать на носу и лишь немногое можно изменить, не переделывая книгу целиком». Но взамен он хочет официальное письмо, гарантирующее, что его должным образом представят на обложке.

Юристы не желали с этим связываться. Нигде в праве нет прецедента столь абсурдной ситуации… но сроки поджимали, Оскар не сдавался, и становилось все очевиднее, что помимо компромисса единственный выход – вообще отказаться от публикации. А я предостерег, что если такое случится, у меня хватит пластмассовых вилок, чтобы покалечить каждого юриста по диффамации в Нью-Йорке.

Это, похоже, склонило их к компромиссу, и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» наконец отправился в печать, а на задней обложке Оскар прямо был назван прототипом чудовищного «трехсотфунтового адвоката-самоанца», который вскоре будет фигурой более публичной, чем кто-либо из нас мог в то время догадываться.

Алкоголь, гашиш, цианид, стрихнин – слабодействующие препараты. Самый надежный яд – время.

Эмерсон. Общество и одиночество

Юристы так и не поняли, что было у Оскара на уме, – в то время я сам этого не понимал. А Оскар помнил, что одна из темных сторон той разновидности журналистики, которой я обычно занимаюсь, умение писать правду про «преступников», не подвергая их опасности ареста, а ведь в глазах закона преступник – любое лицо, совершающее противозаконное действие, будь то «ангел ада», выливающий на бесплатную трассу масло, чтобы гонящийся за ним на мотоцикле коп полетел через заграждение в кювет, кандидат в президенты, курящий косяк в номере своего отеля, или добрый друг, который, так уж получилось, адвокат, поджигатель и наркоман.

Граница между тем, чтобы писать правду, и тем, чтобы предоставлять доказательства, очень и очень тонка, но для журналиста, постоянно работающего среди преступников с острой паранойей, это еще и граница между доверием и подозрением. И тут большая разница: либо ты получишь свободный доступ к информации, либо с тобой будут обращаться как со шпионом. В такой ситуации нет такой штуки, как «прощение», раз облажался, и тебе одна дорога: назад писать про спорт – если повезет.

Оскара я окрестил «трехсотфунтовым адвокатом-самоанцем», а не «двухсотпятидесятифунтовым юристом-чикано» по одной лишь причине: чтобы защитить от лос-анджелесских полицейских и всего юридического истеблишмента Калифорнии, с которым он постоянно воевал. Мне казалось, не в моих и не в его интересах, если из-за моей писанины Оскара арестуют или лишат права практиковать. Мне и свою репутацию надо было защищать.