Трепет крыльев - Катажина Грохоля Страница 18

Хороший ответ, сегодня этот ответ правильный.

— Тогда не ходи, дорогая, раз ты плохо себя чувствуешь, я скоро вернусь.

Утешает он меня или это угроза? Значит, он опять мне угрожает.

— Хорошо, дорогой. — Я закрываю глаза, а он продолжает гладить меня по голове.

Когда-то мне это было приятно.

Когда-то.

Давно.

Миллион лет назад.

Должно быть, было приятно.

И сейчас тоже должно быть.

Хлопнула дверь. Я лежала, прислушиваясь: а вдруг он что-то забыл и вернется, и застанет меня врасплох, я встану, а он меня застукает. Надо еще немного полежать в той же позе — неудобной, спрятав голову в углубление правого локтя — так, как он меня оставил, в спальне, на краю кровати, съежившись, подогнув колени, в позе эмбриона…

Лязгнула дверь лифта, было слышно, как он со скрежетом спускается вниз. Нет, еще нет, еще минуту…

Наверное, теперь уже можно?

Да.

Теперь можно подняться, осторожно подойти к окну, выглянуть из-за занавески на автомобильную стоянку, посмотреть, идет ли он к машине. Да, машина трогается, надо закрыть дверь на цепочку — на всякий случай.

Какое счастье остаться дома одной! До чего же это приятно! Надо только помыть посуду, оставшуюся после обеда. На плите стоит кастрюля, а в ней две картофелины, картошку надо переложить в мисочку, накрыть пленкой, мисочку поставить в холодильник, а кастрюлю в мойку, вымыть, спрятать. Из сушилки убрать посуду, сушилка — не место для хранения посуды, верно? Сухую посуду сразу же расставляем по местам, правильно?

Как-то раз он сбросил сушилку на пол. Вместе с тарелками и стаканами, прежде чем я успела убрать в кухне. Поэтому я мою кастрюлю, хотя рука болит, протираю плиту и столешницы, мою раковину, прочищаю слив… Наконец можно с облегчением вздохнуть. Может, он вернется часа через три-четыре? Может, он вернется в хорошем настроении?

Рука болит, но это ничего, подбитый глаз хуже.

У кого в нашей стране бывает подбит глаз?

У проститутки?

У сумасшедшей?

У скандалистки?

У воровки?

У алкоголички?

Иными словами, у той, кто сама на такое нарывается.

У женщин, которые так сильно достают мужчин, что те, несмотря на ангельское терпение, не в силах совладать с собой.

У провокаторш.

А еще, конечно, у идиоток, которые умудряются удариться о дверцу открытого кухонного шкафчика.

Всегда найдется такая дверца.

— Пани Ханка, что случилось? — участливо спрашивает пани Магда, секретарша шефа, мимо которой я прохожу по крайней мере два раза в день. Несмотря на темную основу и бежевую пудру номер тридцать семь, синяк заметен — заметен, хотя прошло уже три дня.

— Я ударилась о дверцу…

— Ой-ой-ой! Хорошо, что глаз не выбили. Это ж надо, сколько несчастных случаев происходит дома. Гораздо больше, чем на улице. Моя знакомая так ударилась… нет, она не ударилась, она вешала занавески, а стул закачался, и, представляете, бедняжка зацепилась обручальным кольцом за карниз… Это к счастью, не то она выпала бы из окна. Муж подбежал и подхватил ее, правда потом, чтобы снять кольцо, пришлось делать операцию, ну, и палец теперь изуродован… Но обручальное кольцо спасло ей жизнь… Наверное, это первый случай в истории, когда брак спас кому-то жизнь, — смеется она, и я тоже улыбаюсь, из вежливости.

— Ханка, что у тебя с глазом? Боже мой, какой ужас! Ты была у врача? Что случилось?

— Ничего.

Камила из отдела маркетинга смотрит на меня недоверчиво.

— Честное слово, ничего. — Чести у меня уже давно нет, так что можно клясться без зазрения совести. — Ничего особенного, просто я протирала шкафчики, пооткрывала все, вынула посуду, устроила генеральную уборку, хотя не намечается никаких праздников, и вот вам результат. — Слова текут стремительным потоком, чтобы никто меня не перебил, не заметил, как это глупо звучит. — Свекровь спросила, сколько раз в год я мою шкафчики изнутри, представляешь? — Говорить, говорить, и не смотреть на лица — сочувствующие или полные жалости. — Муж, впрочем, помогал мне застилать их пленкой, я не заметила, как он открыл тот, что возле плиты, и обернулась — хорошо, что он меня придержал, а то бы я упала с табуретки. Угол дверцы угодил мне прямо в глаз. Да ладно, в моем возрасте… Такая у меня реакция… Классно я теперь выгляжу? — со смехом. Я ничего не забыла рассказать: и что муж хороший и мне помогает, и про свекровь… — Что ж, в следующий раз надо быть осторожнее…

— Это выглядит ужасно…

— Эх, видела бы ты меня два дня назад! Муж то же самое сказал, обложил меня льдом, как спящую царевну, и сказал: «Теперь можешь звонить на “горячую линию”… — Что за чепуху я несу? Спящая красавица не лежала во льду! Ладно, ничего страшного, это просто оговорка.

Теперь я могу делать, что хочу. Он уехал. Можно включить телевизор и посмотреть какой-нибудь милый фильм. Но по телевизору нет милого фильма. Можно почитать… нет, пожалуй, я лучше запущу стиральную машину. Грязных вещей не так много, но лучше те, что есть, будут постираны. Итак, стиральная машина, на короткую программу. Он так любит порядок.

Я могу позвонить куда хочу, и поговорить с кем хочу. Даже долго.

Только о чем? Что мне рассказывать? Можно, конечно послушать то, что мне скажут, а главное, тщательно избегать неприятных вопросов.

— Как ты там? Давно не звонила…

— У тебя что-то случилось?

— О, Господи, разве какой-то праздник?

Нет, не буду никому звонить. Лучше почитать.

Раз он ушел, я могу почитать даже какой-нибудь любовный роман.

Уже семь.

Может, позвонить Иоасе?

Нет, нельзя, чтобы телефон был занят, — он может мне позвонить: «Ты больна, но у тебя нашлись силы болтать, а со мной пойти не захотела!» Нет уж, лучше не надо.

Впрочем, Иоася удивилась бы: мы не общались уже два месяца с тех пор, как последний раз навещали их. Не было времени.

Мы тогда очень славно провели время. Выходя из дома, он сказал:

— Знаешь что? Сегодня я поведу машину.

Я обрадовалась: это значило, что он не будет пить, а под действием алкоголя он всегда становился очень раздражительным.

Муж Иоаси был очень мил. К сожалению, он был мил со мной. Подавал, угощал, спрашивал о чем-то.

И это, по всей видимости, моему мужу не понравилось, потому что он ответил за меня:

— Хане уже достаточно.

И муж Иоаси опрометчиво, но весело заметил:

— Зачем ты ограничиваешь нашу Ханечку, старик? Она сама скажет, хочется ей еще или нет.